Наркомпуть Ф. Дзержинский
Шрифт:
— Я все понял, Феликс Эдмундович, и согласен.
— Нет, нет, Николай Николаевич! — горячо возразил Дзержинский. — Прошу вас, не давайте мне сразу согласия, а предварительно хорошенько обдумайте. Если эта работа вам почему-либо не подходит или просто не по душе, я ни в коем случае настаивать не буду. Только одна просьба — будьте со мной совершенно откровенны.
— В приемной ждет Богданов, председатель ЦК профсоюза строителей, — доложил секретарь.
— Пригласите его.
Поздоровавшись с Дзержинским, Богданов с места в карьер стал жаловаться на инженера Борисова, который к тому времени стал заместителем наркома
— О чем именно? — спросил нарком.
— Не хочет подписать коллективный договор, — ответил Богданов.
В беседе выяснилось, что речь идет о достройке в Туркестане линии Аулие-Ата — Пишпек длиной в 250 километров. Профсоюз подобрал большую партию железнодорожных строителей, но не может направить на место, так как Борисов возражает против пункта в договоре о выдаче спецодежды. Только рукавицами он согласен снабдить.
— Ну, а что делать, если на складах НКПС действительно нет спецодежды? — развел руками нарком. — Как же Борисов может подписать такое обязательство? Ведь договор надо выполнять.
— Феликс Эдмундович! Строители не мастеровые, которые работают под крышей. Они будут прокладывать линию в пустыне, под палящим солнцем, в любую непогоду. Там одежда и обувь прямо-таки горят, а купить негде.
— Верно, — согласился Дзержинский, и после некоторого раздумья добавил: — Постараюсь кое-чем помочь. Я добился у военного ведомства для железнодорожной охраны более тысячи комплектов обмундирования, правда, уже бывшего в употреблении. Так вот, половину этого обмундирования передам вам, строителям нужнее. Вероятно, также сумеем выдать 500–600 пар новых рабочих ботинок. Обувь американская, говорят, прочная. Еще Временное правительство заказало ее для железнодорожников и она лежала на таможенных складах во Владивостоке. На днях будет постановление ВЦИК о снятии с обуви пошлины, которую НКПС не в состоянии уплатить.
— Большое спасибо, Феликс Эдмундович!
— Видите, во всем винить Борисова не следует. У него, конечно, имеются недостатки, но главное — свои знания он отдает нам, большевикам. Без специалистов транспорт не восстановить и новые железные дороги не построить.
Затем Дзержинский заговорил об опасности «спецеедства».
— Не следует все время, без конца попрекать инженеров, что они были слугами капитала. Надо судить по их делам. Если стараются приносить пользу транспорту, то относиться к ним с уважением, не отталкивать, а приобщать к коллективу. Вам, профсоюзным работникам, следовало бы почаще разъяснять это рабочим и самим открыто выступать против «спецеедства».
— Мы учтем ваше пожелание, — заверил Богданов.
— Недавно я делал доклад на собрании коммунистов-железнодорожников Московского узла, — продолжал Дзержинский. — Получил много записок. В одной из них говорилось, что, мол, выгнали с Московско-Казанской дороги ее бывшего хозяина фон-Мекка, а в НКПС он снова ходит в начальниках. Записка была без подписи…
— Это казанцы беспокоятся, — проронил Богданов.
— Конечно, они. Я и пояснил им, что фон-Мекк доверием у нас не пользуется и в наркомате не на руководящей работе, а служит в качестве консультанта. Было бы неумно не использовать его знаний, так как специалист он крупный. Инженеров же коммунистов в наркомате раз-два и обчелся. Была еще одна записка без подписи с таким вопросом: «Когда
— Поучительная беседа у вас получилась, Феликс Эдмундович, — улыбнулся Богданов.
Нарком сообщил Межлауку, что несмотря на заявление, поданное в ЦК, его все же заставляют идти в отпуск.
Межлаук сочувственно качнул головой.
— Еще хорошо, — добавил Дзержинский, — посчитались с моими доводами о том, что уезжать мне на юг и покидать Москву в такой момент совершенно невозможно. Отпуск на даче под Москвой — дело терпимое. И, пожалуй, даже к лучшему. Отвлекусь от массы текущих дел и сумею глубоко заняться коренными, фундаментальными вопросами.
— Состоянием металлургии и потребностями транспорта в металле? — спросил Межлаук.
— Совершенно верно! — подтвердил нарком. — И, в частности, изучением цен на металл и топливо. Без дешевого металла и дешевого угля нам транспорт не поднять. И не только транспорт.
Когда Межлаук ушел, Дзержинский сел писать письмо уполномоченному наркома по Северным дорогам:
«Мне хотелось бы воспользоваться отпуском, — обращался к нему нарком, — чтобы ознакомиться с работой Северной дороги. Прошу Вас прислать мне через т. Зимина необходимый для этого материал. Я придаю этому опыту изучения более детального работы одной дороги и посильного в ней участия огромное значение…».
Затем следовала просьба составить план борьбы за улучшение производственных показателей на ближайшее время, план, который охватил бы «все службы, каждую мастерскую, депо, станцию, каждый поезд, каждый склад…» и был бы «конкретным, понятным для каждого».
Осень выдалась не холодная, но сырая. Сегодня чуть потеплело, но еще с ночи непрерывно моросил мелкий дождик.
Легковая машина поднялась в гору и остановилась у одной из подмосковных дач. Из машины вышли нагруженные папками Дзержинский, Межлаук и Беленький. Они поднялись на второй этаж, где их встретила немолодая женщина.
— Здравствуйте, товарищ Елена, — приветливо поздоровался с ней Феликс Эдмундович. — Вы, я вижу, навели чистоту, протопили печи. И все же, — обратился он к своим спутникам, — здесь сыровато, пахнет нежильем. Куда приятнее было бы работать в Москве. Но ничего не поделаешь, — с иронией заметил он, — отпуск полагается проводить на лоне природы.
Под окном послышался шум автомобиля. По вызову наркома прибыл Грунин.
— Извините, Иван Алексеевич, что заставил вас тащиться в такую даль, — сказал Дзержинский, здороваясь с Груниным. — Но мне на время отпуска запрещено появляться в Москве, чтобы я получше отдохнул, хотели даже телефон на даче снять, но я отбился.