Наркоза не будет
Шрифт:
Эта тема была самой волнующей для Коши в последнее время, поэтому, чтобы спровоцировать Зыскина на дальнейшие подробности, она изобразила столько скепсиса, сколько могла:
– Да, ты гонишь! Лампочка теплая!
– Во-первых индикатор теплым не бывает, а во вторых разного цвета.
– А ты сам видел?
– Видел. Все - макароны готовы. Можно есть.
– Он посмотрел на Кошу грустными воловьими глазами.
– И вообще, на Останкинской башне стоит генератор и генерирует сигналы: в пятницу вечером - на гулянку или на
– Есть. Две, - с котовностью сообщила Коша.
– Что, правда что ли про башню-то? Да ты гонишь!
– Давай их сюда. В тарелки я положу тебе и Мусе, а сам буду есть из кастрюли.
Зыскин навалил им щедрой рукой, и с вожделением склонился над оставшимся в кастрюле клубком.
– Зато вилок целых пять, - гордо сказала Коша.
– Мы в столовках натырили. Ну расскажи что-нибудь еще про психотропное оружие. А то у меня последнее время крыша едет. Я думаю, может быть, кто-нибудь на меня воздействует. Нет, про башню-то, правда? Скажи!
Она намотала на вилку большой ком, извозила его в кетчупе и целиком запихнула в рот. Было приятно, что рот набит пищей до отказа.
Это чувство полноты поглощения удовлетворяло потребность обладания куском этого мира. Куском, который можно сожрать. Коша бы смогла цеплять по одной макаронине и долго ловить ее, уже остывшую, в воздухе языком, упускать, облизывать, откусывать маленькими кусочками и долго мусолить во рту, задумчиво замирая с вилкой в руке. Смогла бы, если бы не хотела так жрать.
Коше было приятно, что во рту такой ком, что она не то, что слова сказать - языком шевельнуть не может.
– А как у тебя крыша едет?
– спросил Зыскин, грустно царапая вилкой, зажатой в маленьких аккуратных пальчиках маленькой ладони.
При том весь Зыскин был довольно крупный мужчина с широкой не по-мужски задницей. Коша подумала, что, возможно, они с Мусей бывают к Зыскину слишком жестоки. Он же не виноват, что у него такая задница, наверно мама с папой плохо старались. А вообще-то он совсем не глупый мужик. Нисколько не хуже ни Ктова, ни Рыжина. Нет, этих двух даже получше. Он же понимает, что они разводят его на бабки, но все равно разводится. И притом даром. Уж Котов-то без сексодрома никак бы не отвязался.
Коша с трудом проглотила полуразжеванный ком, и он больно протиснулся по пищеводу.
– Как?... Ну так... Во-первых, у меня все чешется, и жуки бегают иногда, а во-вторых... ладно. Этого хватит.
– Жуки?
– Жуки... по коже. Я думала чесотка... Но на коже ничего нет. Никаких пятен, никаких... ничего! Вот! Смотри!
– Коша провела пальцем по предплечью, и на коже тут же вспыхнула красная черта и зачесалась дико.
– Вот! Видишь?
– Коша протянула руку Зыскину.
Он хотел осторожно потрогать пальцем, но она рявкнула в ужасе:
– Нет! Не прикасайся! А то начнется!
– Хорошо-хорошо...
– он даже отшатнулся.
– Не буду. Давно?
– Нет...Несколько дней. А точнее прямо сегодня. До этого было как-то незаметно.
– Может, тебе надо отоспаться? Отдохнуть как следует. Не попить недельку... Серной мазью.
– Я же сказала - это не чесотка! Спасибо. Я думала ты что-нибудь умное скажешь. Я буду ходить и вонять серой! Как ты себе представляешь? Ладно! Давай про оружие. Не увиливай! Я иногда сама думала, что похоже так, будто на башне что-то стоит. А иначе, как люди узнают, что им непременно сегодня радоваться надо, потому что праздник? А если повода нет радоваться, а надо?
– Попробуй адонис-бром. Он успокаивает.
– Э-э-э-э! Ты с темы не съезжай! Я тебя спросила - про психотропное оружие.
Зыскин усмехнулся:
– Зачем тебе это? Живешь себе спокойно и не знаешь ничего. И не знай! Так спокойнее.
– Да как же я теперь спокойнее? Я теперь умру от любопытства! Зыскин не томи!
– Ох-х-х... Ты мертвого достанешь... На самом деле все гораздо проще, чем этот дядёк на площади гонит. Простые слова бывают гораздо эффективнее всяких штучек. Только надо их расположить в правильном порядке.
– А-а-а-а.. Я так и знала, что ничего ты не знаешь.
Зыскин усмехнулся. Он на такую дешевую разводку не велся. Настроение у Коши упало. С такой ухмылкой он уже ничего больше не скажет.
Муся умудрилась уже уснуть.
– Я знаю, что это за передатчик, - сказала Коша цинично.
– Это диктор в ящике. Он всем рассказывает, как устроена география, какой день и что нужно делать. А на самом деле никакой географии нет и никакого календаря. Все в ящике.
– Ну вот!
– сказал Зыскин.
Он лег на пол и натянул на голову пиджак.
Коша запихнула в рот оставшиеся макароны и погрузилась в физиологию жевания. Снова по коже начали бегать эти гады. Но она старалась делать вид, будто их не существует. Потом легла рядом с Мусей и уснула.
***
Проснулась Коша от того, что все тело ужасно чесалось. Она расчесала руки так, что под кожей полопались капилляры, и появились пурпурные точки. Хотела плакать от злости, но знала, что если начнет, то не остановится.
Но это не поможет! Не по-мо-жет! Она терпеливо переждала, когда желание пустить слезу станет неактуальным, и пошла в ванну.
Соль, сода. Мочалка. Проведя осмотр туловища, снова никаких признаков чесотки или иного поверхностно заразного заболевания не нашла. Коша высыпала в воду пачку соли, а содой растирала кожу и потом быстро совала растертую часть под кран. Спасало.
Ванна набралась, и Коша с наслаждением погрузилась в воду. Вся целиком. Оставив снаружи только лицо и коленки.
Чуть-чуть легче. Спать.
Проснулась, когда вода остыла.
Осторожно выйти из воды, не вытираясь... Простыня. Бегом до дивана.