Наркоза не будет
Шрифт:
– Ну вот. То она...
– Замолчи сейчас же!
– Кошин голос раздавал звонкие пощечины окнам.
Роня замахал руками:
– Хорошо-хорошо. Только тише. Люди спят!
– В этом городе людей нет. Тут все - призраки...
– злобно произнесла Коша.
– Вурдалаки, оборотни и вампиры.
На самом деле, когда громко говоришь, не так страшно. А еще лучше петь. Она вспомнила, где видела человека, который стоял напротив общаги. Она видела его во сне. И в трамвае. Откуда-то он взялся в трамвае, когда она не застала Роню. Потом проводил ее до общаги, а потом
Коша приостановилась.
Неприятное ощущение присутствия заставило ее напрячься. Так кошки поднимают шерсть дыбом, глядя в пустой угол. Коша почувствовала, что если оглянется, то увидит его снова. Пальцы на руках неожиданно похолодели. Она глубоко вздохнула и принялась терпеть.
– Роня!
– сказала она мрачно.
– Тебе точно придется у меня ночевать.
– Это почему? Я же молчу.
– Роня, я видела его во сне.
– Кого? Труп?
– Мужика в сюртуке... Он стоял, когда мы выходили. Он мне снился два раза, и на улице он за мной гнался.
– Где стоял? Я не видел никого!
– Плевать, что ты не видел, если мне он сегодня опять приснится, я просто сдохну от страха.
– Да ты сама все придумываешь.
– Ну как я придумываю! Оно мне надо?
– Это твой страх. Просто твой собственный страх.
– Ха! Ну ты! Блин! Он в реале, я тебе говорю! Он ехал в трамвае! Честно говоря, я не понимаю, как ты по ночам где ни попадя шляешься. Неужели ты ничего такого не видел? Объясни-ка мне, как тебе это удается?
– А со мной ничего плохого не может случиться...
– беззаботно пояснил Роня.
– Я просто знаю. А ты напрасно себе всякие страхи придумываешь. Это такой город, он слышит твои мысли и создает их в реале. Я тебе точно говорю, что он у тебя в голове живет. Увидишь!
Ронины слова включили в Кошиной голове сложный процесс, подробности которого оставались для нее секретом. Она впала в полу сомнамбулическое состояние. Просто чувствовала, что там происходит какая-то химическая реакция. Если бы кто-то спросил ее, о чем она думает, она не ответила бы, потому что не знала, о чем. Мозги уже почти кипели. Где-то в темноте ворочались мутные неуловимые образы, ощущения, которые - она знала - станут словами потом, когда мозги все переварят и выдадут несколько более менее ясных силуэтов. Или даже нет. Ощущений правильности и уверенности, что это так или не так. Только вот что - так ...
Надо же, как это странно: кто-то говорит слова, кто-то их слышит, это значит, что в уши попадают звуки, которые соответствуют определенным предметам, которые где-то там в голове записаны в виде каких-то молекул, эти молекулы возбуждаются и в зрительном центре активизируется изображение, которое даже можно посмотреть, если как следует загрузиться. И вот каким-то образом этому кому-то удается пошевелить этот порядок, который там уже был. И все. Утром вдруг ты думаешь: "Екарный бабай! Так ведь мир-то совсем другой. Совсем не такой. А какой он на самом-то деле?"
А мир - это просто порядок в голове. А у Коши - бардак.
Осторожно, стараясь не стучать рамой, Коша открыла окно в свою комнату.
Черное окно угрожало.
– Полезай первым. С тобой ничего не случится, а я боюсь.
– Хорошо...- сказал Роня и нырнул в окошко.
Там что-то громыхнуло и зажегся свет, Коше уже стало страшно на улице в этой мутной белизне ночи. Она скорее запрыгнула внутрь и закрыла окно на шпингалеты.
– Э! Ты чего? Психическая? Я не хочу оставаться!
Роня по-стариковски сложил руки на пузе.
– Роня! Думай что хочешь!
– замотала она головой.
– Я боюсь! Просто боюсь. Тебе трудно? Я прошу тебя.
Роня вздохнул и согласился:
– Ну хорошо... Покажи хоть, что за красочки накупила. Я не хочу спать пока. Давай чайку бахнем. А то всё: коньяки дорогие, а потом начинаются мужики в сюртуках, матросы исчезают на ровном месте... Баловство одно.
– Я больше тебе никогда ничего не расскажу. Я, кстати, спать тоже не хочу, я хочу нарисовать кое-что.
– Я не помешаю тебе?
– Я же не ртом рисовать буду, а руками.
– Почему не ртом?
– озадачено, спросил Роня минуту спустя.
– Потому что я им буду разговаривать с тобой.
– А-а-а-а...
Коша взяла холст, который натянула днем и выдавила на него сразу несколько цветов: охру, стронцианку, белил, немного кобальтов светло-зеленого и светло-фиолетового. Ладонью размазала эту кучу по холсту, уже зная что это будет - это будет песок берега. Ей важно было делать это ладонью. Ощущение от осязания холста пробудило внутри огонь. И холст запомнил этот огонь. Когда он высохнет, будет хранить в себе его всегда, и каждый, кто увидит этот холст почувствует тепло этого огня.
– А знаешь, - вдруг сказала Коша.
– Мне кажется, сюжет в моих картинках все равно есть - только он какой-то синкопированный. Его точки бифуркации не в событиях, а в той пустоте, которую эти события напрягают. Как на площади Труда. Там всегда что-то включается, хотя ничего именно там не происходит... И связь между событиями не буквальная, а как бы метафорическая. Вот допустим, мы сегодня увидели трупик, да? По классическому сюжету нас должны найти менты. Но этого не будет. Я думаю, что это просто знак. Я только не знаю, какой. Мне он очень не нравится - но я точно знаю, что эта гадость еще сыграет свою роль. Ну, как черная кошка. Она сама по себе ведь ничего плохого не делает, а только предупреждает. Она просто знак. Я как-то мутно говорю, да? Я сама просто плохо понимаю, скорее чувствую.
Не услышав ответа, Коша оглянулась - друг уже посапывал, вытянувшись по стойке смирно на диване. Звук первой машины, первых утренних шагов, первого трамвая, громкий по-утреннему разговор обозначил начало нового дня.
И Коша, хоть и почесывалась, но как-то меньше, чем прошлой ночью, и глаза уже не могли навести резкость.
Она положила к крысиной норе огрызок сыра и устроилась рядом с Роней.
Боже, какой длинный день.
(Рита)
Рита зевнула и посмотрела на часы. Кофе взбодрил. Но события предыдущего дня все-таки давали о себе знать. В теле появилась нервозная дрожь. В солярий бы. В сауну и поспать суток двое.