Наркоза не будет
Шрифт:
– Я думаю, что я тебя люблю...- услышала Коша свой пыльный голос и, почувствовав Мусину руку на своей, добавила.
– Потому что мне хорошо, когда тебе хорошо даже если ты с тем, кого я люблю. Мне не жалко его для тебя.
– Я не ожидала честно говоря...
– лениво проговорила Муся.
– Какой-то он странный.
– Я должна тебе сказать... Муся... Валек на самом деле просто отымел меня, и за это дал денег. А на живопись он плевать хотел. Я знаю что тебе фиолетово. Но мне нет. Я хочу, чтобы ты поняла. Потому что мне кажется, у меня ближе тебя никого нет...
Муся повернула голову и долго смотрела на Кошу, а Коша в небо. Потом Муся протянула руку и прикоснулась к волосам подруги.
– Знаешь, живопись - это только приправа... Может быть, это лучше, чем собирать бутылки или целый день делать какую-нибудь херню среди людей, которые не знают, что родились только для того, чтобы кто-то использовал их жизнь, как туалетную бумагу... Может, это стоит того?
– Я думала об этом...
– вздохнула Коша, и почувствовала, как по виску медленно и влажно сползла слеза.
– Но это и есть туалетная бумага, когда так. Почему-то мне хочется, чтобы меня кто-нибудь любил. Я все ждала, что я вырасту... и стану счастливой. Я никогда не думала, что жизнь такая помойка... Я не хочу ее такую... Я не уверенна, что то, о чем ты говоришь не будет туалетной бумагой.
Муся снова легла на спину. Помолчала.
Очень тихо сказала:
– Прости меня, я не знала, что это для тебя так важно.
– О чем ты?
– Коша посмотрела в ее немного опухшее лицо.
– Я не думала, что ты так к Ринату... Он того не стоит. Но все равно, - Муся наклонилась к подруге и, нежно обняв, поцеловала.
– Все равно прости. Мне просто нет никакой разницы. Ринат, не Ринат. Все они в чем-то одинаковы.
– Перестань. Я сама так хотела... Я такая дура! Действительно, все они одинаковые - это правильно, и мне надоело грузится на эту тему. Если бы ты знала, как меня колбасит от этого. Пусть лучше его вообще не будет. А то...
На них упала Ронина тень. Он брызнул холодной водой, пугая разомлевших подружек.
Визг - сначала испуганный, потом веселый. Захватило дух, и наступила легкая внезапная радость.
– Ах ты!
– Коша побежала за озорником по горячему песку вдоль берега и, уже сама падая, схватила его за лодыжку.
Песок плотно обхватил их, будто чье-то большое тело. Она ожидала, что Роня вскрикнет или что-нибудь скажет, но была только жаркая тишина. Коша испугалась и подняла голову. На песке было темное пятно.
– Эй!
– раздался издалека Мусин голос.
Она оглянулась: Муся махала рукой, уходя.
– Ты куда?
– крикнула Коша в сухую пустоту неба.
– Мне надо! Я на работу устраиваться! Тетя договорилась!
Муся повернулась и вскоре исчезла за ивовыми кустами. Коша помахала рукой и обернулась снова к Роне. Тот растерянно разглядывал ступню.
– Да, в общем фигня, - заключил он.
– Обыкновенное бутылочное горлышко... Почему-то некоторые люди любят бить бутылки.
На рониной ступне была красно-черная рана с белыми кусочками жилок внутри, из нее хлестала ручьем густая липкая кровь.
– Надо перевязать, - сказала Коша и, сдернув с себя лифчик, перетянула ногу.
Стало так тихо, что грохот бульдозера, который они все это время не замечали, стал отчетлив и детален.
– Засыпают свалку, - заметил Роня в ответ на усилившийся звук. Когда-нибудь мы придем сюда и уже не сможет просто так развести костер.
Она вся измазалась в крови и отошла к воде. Довольно быстро найдя углубление, в котором можно было умыться, Коша присела на корточки и зачерпнула холодную пригрошню. Капли воды забирали с собой капли рониной крови и с плеском возвращались в большую воду. Там их съедят какие-нибудь мелкие амебы, потом амеб съедят гидры или микроскопические рачки, рачков съедят рыбы, рыбы попадутся в сети.
– Действительно, - буркнула Коша сердито.
– Зачем им это надо бросать бутылки? Может, их прет от этого? Они получают энергию в тот момент, когда кто-то разрежет ногу?
Сидя на корточках и продолжая полоскаться в воде, она оглянулась.
Роня полулежал на песке с безмятежным спокойным выражением, будто он вовсе и не порезал ногу. Он не испытывал к хулиганам никакого зла. Наверное, он думал о рыбах. Песчинки прилипли к его щеке и тощему животу.
Роня облизнул пересохшие губы и отряхнул щеку от песка.
И Коша подумала про себя, что тоже предпочитает узнавать жизнь на ощупь. Она не думала в этот момент, хотя потом, анализируя свой поступок, возможно и пришла к выводу, что эта парадоксельная реакция была попыткой восстановить справедливость. Почему ее сводил с ума человек чужой крови Ринат? И почему Роня, с которым они были как брат и сестра, ни разу не навел ее ни на какую греховную мысль? Разве секс - это грех? Но тогда и рождение детей грех! Значит грех и само человеческое существование. Тогда наркотики, война и убийства - благодетель?
Но это же неверно! Благо - бытие, а зло - небытие.
Роня коротко вздохнул, когда она провела языком по его бедру, и не сказал ни слова. Коша осторожно достигла его лица и сама слизнула песчинки с его губ. Роня опустил ресницы и глупо засмеялся.
Потом они долго лежали молча, глядя на одно и то же горячее белое облако, ожидая, во что оно превратится потом.
– Роня... У меня такое чувство, что с тобой это впервые...
Роня опять по-дурацки хихикнул и, спрятал лицо в песок. Ветерок шевелил волосы, поднимал над поверхностью дюн тонкую пыльцу света. Рабочий день, видно, закончился. Мотор бульдозера выключили, и к запаху моря еле-еле примещивался запах остывающей соляры.
Роня вдруг сел, размотал ступню. Она была ужасна, но кровь уже запесклась темным густым студнем над поверхностью раны. Он потрогал ее пальцем и засмеялся.
– Чего ты?
– Ты лишила меня девственности...
Коша не поняла сразу, но когда дошло, что он имел в виду, то и с ней случился короткий истерический припадок. Роня молча оделся, стыдясь своей наготы.
– А ты что? Раньше никогда?
– Коша посмотрела на него сощуренными от солнца глазами.
Он помотал головой запихивая рубашку в штаны.