Народная история России. Том II. Устои советскои? диктатуры
Шрифт:
С течением времени людям для обогрева приходилось собирать шишки, ветки и рубить близлежащие деревья. Народ ходил по городу в поисках деревянных предметов и разбирал деревянные заборы на топку. [357] По свидетельству очевидцев, большим домам было разрешено „питаться“ маленькими деревянными домами и заборами. Последние исчезали с мгновенной скоростью. [358]
В результате многие старые кварталы и районы городов РСФСР стали совершенно неузнаваемы. Некогда блестящее Царское Село представляло из себя печальную картину. Грязь и пустынные улицы соседствовали с зияющей пустотой сломанных на дрова домов и заборов. [359]
357
Филимонов А. В. Псков в 1920–1930-е годы: очерки социально-культурной жизни, Псковская областная типография, Псков, 2005, стр. 169; Финдейзен Н. Ф. Дневники. 1915–1920 / Расшифровка рукописи, исследование,
358
Ходасевич В. М. Портреты словами: Очерки, Бослен, Москва, 2009, стр. 162
359
Воронов С. Петроград-Вятка в 1919-20 году // Архив русской революции. Т.1, Терра-Политиздат, Москва, 1991, стр. 254
Начиная с зимы 1918–1919 года положение в Петрограде, Москве и других крупных центрах перешло в катастрофическую стадию. Деревянные заборы растаскивали по ночам. Массовая ломка деревянных домов на топливо начиналась ещё с осени. Многих жильцов в домах, подлежащих слому, представители властей попросту выставляли на улицу. Организации, получившие орден на слом, приступали к сносу. [360]
Один очевидец вспоминал, что как только на улице раздавался грохот падающих балок, население сбегалось и окружало счастливцев, получивших дом. По словам свидетеля, каждый норовил утащить хоть несколько щепок: „Наблюдающий за сломом милиционер строго следил, чтобы дом достался именно тем, кто имел на него ордер и время от времени стрелял для острастки в воздух и тогда толпа сразу рассыпалась. А через минуту она уже снова была на месте и высматривала плохо лежащие щепки и чурбаны.“ [361]
360
Донской. Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. Архив русской революции, Т.1, Терра / Политиздат, Москва 1991, стр. 201
361
Донской. Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. Архив русской революции, Т.1, Терра / Политиздат, Москва 1991, стр. 201
Топливный вопрос имел свою региональную специфику. Он сильно зависел от богатства природных ресурсовв регионе, изобретательности местной администрации, или отсутствия таковой. Мемуарист З. Ю. Арбатов вспоминал, как борьба с топливным кризисом происходила Екатеринославе. Изыскивая средства получения топлива, исполком предложил Коммунхозу наметить брошенные буржуазией дома, которые, придя в негодность, могли бы быть снесены с тем, чтобы лес от построек был распределён на топливо для больниц, приютов и казарм. [362]
362
Арбатов З. Ю. Екатеринослав 1917–1922 гг. // Архив русской революции, Т.12, Терра/ Политиздат, Москва, 1991, стр. 120
Коммунхоз указал десяток домов, которые могли бы простоять ещё добрую полсотню лет. Началась разборка домов. Арбатов писал, что каждый рабочий, уходя с работы, уносил с собой „шабашку“, а потом, вместо „шабашек“, у рабочих появились маленькие санки, на которые всё же укладывалось четыре-пять пудов дров: „Приставленные на ночную охрану леса милиционеры всю ночь стреляли в воздух, безпрерывно нагружая подводы и сани, отправляя дрова своим домой, знакомым и приятелям.“ [363]
363
Арбатов З. Ю. Екатеринослав 1917–1922 гг. // Архив русской революции, Т.12, Терра/ Политиздат, Москва, 1991, стр. 120
Подобный разбор деревянных домов и заборов охватил республику словно эпидемия. Мемуаристка Зинаида Степанищева вспоминала, как в ноябре 1919 года проходила с матерью мимо большого деревянного дома, который собрались ломать на топливо. Степанищева отметила, что кругом была масса людей с салазками, с жадным огоньком в глазах, с одной заботой: урвать себе долю из этого дележа. Свидетельница продолжила: „Когда мы через час возвращались с кладбища – не было уже ни дома (его весь растащили), ни людей кругом него.“ [364]
364
Степанищева Зинаида, Неокончательная правда, Фонд Сергея Дубова, Москва, 2005, стр. 20
При отсутствии дров дело доходило до того, что домкомы отдавали распоряжения распилить пианино и рояли на дрова. [365] При коммунистах подобное варварство быстро нормализовывалось. В топку стало идти абсолютно всё, что могло гореть. Поэтесса Марина Цветаева отметила, что представители власти, „опричники“, сломали для топки даже телеграфный столб. [366]
В Воронеже, по воспоминаниям Ольга Бессарабовой, в семье на дрова были вынуждены разрубить конуру для собак. [367] В поисках древесины население доходило и до разбора мостовых. Там, в глубине, под торцами лежали доски. Народ выворачивал эти доски и уносил к себе домой. Кроме „плешин“, вынутых торцов, кое-где на улицах стали образовываться бездонные чёрные ямы. [368]
365
Иванов Г. В. Мемуарная проза, Захаров, Москва, 2001, стр. 287
366
Цветаева Марина, Неизданное. Записные книжки в двух томах, Т.1, Эллис Лак, Москва, 2000, стр. 276
367
Марина Цветаева – Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой (1915–1925), Эллис Лак, Москва, 2010, стр. 287
368
Гиппиус Зинаида, Дневники Т.2, НПК Интелвак, Москва, 1999, стр. 209
В некоторых регионах вроде Донской области ввиду отсутствия лесов дерево и щепки для отопления применялись в минимальных количествах. Исторически основным топливом на юге являлся уголь. Добыча его в Гражданскую войну практически прекратилась. Население перебивалось штыбом – угольной пылью, скопившейся на шахтах с дореволюционных времён. В Новочеркасске для растопки печек применялся кизяк – высушенный коровий навоз, смешанный с соломой. [369] В других городах на растопку также пускали высушенный человеческий и лошадиный кал. [370]
369
Кригер-Войновский Э. Б. Спроге В. Э. Записки инженера, Русский путь, Москва, 1999, стр. 289
370
Шкловский Виктор, Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 296
Из-за холода те, кто не мог себе позволить покупку „буржуйки“, поначалу перебирались в ванную. Там, при работе обогревательного бака, было теплей. Однако система отопления скоро пришла в негодность. С расстройством водопровода и канализации большинство баков, туалетов и ванных комнат вышли из строя. С Октябрьским переворотом систему домовладения и ассенизаторов-золотарей как частных предпринимателей отменили.
При отсутствии топлива в зиму 1918/1919 года водопроводные и канализационные трубы окончательно замерзли. Санитарное состояние крупных центров республики стало угрожающим. Канализационные коллекторы и приемники сточных вод толком не очищали. Это вело к понижению давления в городском водопроводе. [371]
371
Красная Москва. 1917–1920 гг., Издание московского Совета Р., К. и КР. Д., Москва, 1920, стр. 371-372
Дворовые сети оказывались загрязнены. Ни прочистки, ни специальной промывки, как того требовали правила, не производилось. В результате скопляющаяся грязь проникала в городскую сеть и засоряла её. С приходом весны замерзшие водопроводные трубы во многих домовладениях полопались. [372] Стремительный развал коммунального хозяйства перешёл в новую плоскость.
Массовый выход из строя ванных и туалетов явился для горожан страшной напастью. Свидетель времени заключил: „Уборная не действовала. По всяким пустякам приходилось спускаться во двор. Умывание стало редкостью.“ [373] Прекращение работы водопровода и канализации в городах России привело к резкому падению уровня санитарии и скачку инфекционных заболеваний. Один очевидец заметил о санитарных условиях того времени, что их просто невозможно было описать нормальным человеческим языком. [374]
372
Красная Москва. 1917–1920 гг., Издание московского Совета Р., К. и КР. Д., Москва, 1920, стр. 372
373
Анненков Юрий, Дневник моих встреч, Захаров, Москва, 2001, стр. 57
374
Сорокин П. А. Долгий путь, Сыктывкар, Шыпас, 1991, стр. 143
Жители верхних этажей страдали в этом отношении больше всех. В холодное время года при переносе воды наверх жильцы ненароком проливали её на лестнице. Вода застывала и превращалась в лёд. Из-за этого ходить по ступенькам становилось опасно. В условиях коллапса водопровода воду всё чаще приходилось таскать со двора в вёдрах и тазах. Население было вынуждено растапливать снег и лёд для того, чтобы приготовить еду. [375]
Социолог П. А. Сорокин вспоминал, как водопроводчик, пришедший чинить их трубы, сказал: „это коммуния“. Мемуарист резюмировал: „Мы в полной мере ощутили на себе, что такое 'коммуния'. Разбитые оконные стекла приходилось затыкать тряпками. Умыться или выкупаться было практически невозможно.“ [376]
375
Шкловский Виктор, Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 295
376
Сорокин П. А. Долгий путь, Сыктывкар, Шыпас, 1991, стр. 143