Народные сказки и легенды
Шрифт:
Это настоящий эликсир красоты, более действенный, чем омолаживающая мазь загадочного Сент-Аймара и освежающая майская роса, ослиное молоко и приготовленная особым способом вода a la Pompadour. [156] Даже знаменитое тальковое масло не может сравниться с ним.
Тихо и бесшумно, прячась под сенью неброских кустарников, корни которых он поит, катит свои воды вытекающий из чудесного озера ручей и смущённый тем, что не признана его сила, скрывается опять в материнском лоне земли, в то время как его гордый и важный сосед в Карлсбаде, хвастливо извещая о себе горячим паром, стремительно несёт свои клокочущие воды, восхваляемые всеми подагриками мира.
[156]. a la Pompadour (фр.) — маркиза Помпадур, фаворитка фр. короля Людовика ХV.
Нет
[157]. См. Библию от Моисея, 24.
Есть у цвиккауского источника красоты одна особенность: он обнаруживает чудесное свойство только на женщинах, имеющих, хотя бы в тысячном колене, родство с феей. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это обстоятельство отпугнуло от целительных ванн хоть одну красавицу, ибо какая из них не лелеет надежду, что в длинном ряду поколений какая-нибудь из её забытых прабабушек не была феей, а значит и у неё в жилах не течёт хоть капля эфирной крови.
Возможно, в наши дни пытливый психолог сумел бы по чертам лица установить родство с феей так же легко, как он может угадать королевское происхождение или распознать преступника, [158] но в те далёкие времена скорее всего существовали другие, пожалуй, более надёжные признаки такого родства.
[158]. См. «Физиогномические фрагменты» Лафатера.
Каждое из чудесных достоинств тевтонских дочерей, — будь то изящество и стройность фигуры, выражение глаз, изогнутая линия губ и округлость груди, музыкальность голоса или обворожительная улыбка, — разве не заставляют предполагать, что все эти сокровища фей наследуются от бабушек? И вообще, где девушка, там разве не царит волшебство?
Разумеется, если паломничество к цвиккаускому источнику и имело смысл, то далеко не для всех представительниц прекрасного пола, а главным образом лишь для тех из них, кому в скором времени предстояло опустить флаг красоты.
Недалеко от озера, куда струит серебристые воды магический источник, в укромной пещере, на отлогом склоне холма, жил благочестивый отшельник Бено, позаимствовавший у знаменитого мейсенского епископа его имя и добродетели, а более всего святость, принёсшую ему славу не меньшую, чем у его покровителя.
Никто не мог сказать, когда и откуда появился в этих местах Бено и кто он такой. Много лет назад пришёл он сюда молодым пилигримом и поселился на Лебедином поле. [159] Своими руками построил уютную келью и разбил вокруг неё маленький сад. В саду посадил фруктовые деревья, виноград, а также завезённые из других стран сладкие дыни. Гостеприимство и весёлый нрав снискали ему всеобщую любовь у жителей гор. С глубоким уважением относились они к набожному монаху, видя в нём своего заступника перед Небесным судом. Бено с готовностью исполнял их, порой, самые неожиданные и противоречивые просьбы, не требуя за это вознаграждения. Но он и не испытывал нужды, — Небо посылало ему своё благословение, кормило и одевало его.
[159]. Лебединое поле — местечко около Цвиккау, до наших дней сохранило своё название, которое, согласно старому преданию, получило в честь девушки-лебедя. Также и город, должно быть, получил своё имя от её отца Цигнуса (цигнус — лебедь). Оба принадлежали роду эльфов и, очевидно, происходили от Леды.
Что заставило набожного Бено покинуть шумный свет и уединиться в одинокой келье? Религиозные ли убеждения были тому причиной,
В то время, когда маркграф Фридрих Укушенный решал свой спор с королём Альбертом, и швабское войско опустошало восточную часть Саксонии, голову достопочтенного Бено уже украшала солидная лысина, и остатки растительности вокруг неё успели побелеть. Он ходил, сгорбившись, тяжело опираясь на палку, и не было у него больше сил весной вскопать сад. Ему был нужен помощник и защитник, но здесь, в горах, трудно было подыскать себе товарища по душе, ибо возраст сделал Бено недоверчивым. Неожиданный случай свёл его с человеком, на которого он мог опереться, как на свой собственный посох.
Мейсенцы в битве при Лукке одержали победу над швабами, убив их около шестидесяти шоков. [160] Панический ужас охватил швабское войско, вынудив его последовать обычному в таких случаях призыву: «Спасайся, кто может!»
Каждый, кому удалось сохранить после боя пару здоровых ног, благодаря за это Бога и всех святых, поспешил воспользоваться ими, как испуганный жаворонок крыльями, когда спасаясь от обманчивых силков, он взвивается ввысь, чтобы не угодить в ловушку смерти. Многие бежали в ближайшие леса и, выбившись из сил, попрятались в дуплах деревьев.
[160]. Шок — шестьдесят штук. Согласно «Саксонской истории» Глафея, победители считали убитых шоками, как жаворонков, возможно потому, что лейпцигские горожане, находившиеся при маркграфе, сравнивали этот поход с ловлей жаворонков, так как победа досталась им очень легко.
Семь верных товарищей по оружию поклялись друг другу вместе жить, или умереть, но не разлучаться. Им удалось избежать разящих вражеских мечей, ибо это были здоровые парни с крепкими икрами, которых не догнал бы и скороход из Мидиан. [161]
С наступлением темноты, утомившись от слишком долгого бега, они наконец остановились и впервые подумали о ночлеге. Оставаться в открытом поле было небезопасно, и друзья решили пробираться в ближайшую деревню, справедливо полагая, что всё её мужское население ушло в мейсенский лагерь. Однако из осторожности, не желая попадаться кому-либо на глаза, семеро героев выбрали для своего пристанища хлебную печь на постоялом дворе.
[161]. Книга судей 7, 21. Моисей, убив египтянина, бежал в Мидиан.
Укрытие оказалось не очень удобным для ночлега, — перед луккской битвой их вряд ли устроила бы такая квартира, — и всё же, разве что тысяча сельдей в бочке спали миролюбивее, чем семь солдат в этом убежище. Страх сделал её жилищем, сильная усталость побудила к единодушию, а сон к молчанию. Глаза закрывались у одного за другим, и товарищи по несчастью проспали до позднего утра, хотя накануне условились встать на рассвете, чтобы успеть незаметно выбраться из деревни.
Но прежде чем семеро спящих проснулись, они были обнаружены одной крестьянкой, которая, прослышав о победе, по случаю радостного события решила замесить тесто и испечь пирог. Подойдя к печи и обнаружив в ней постояльцев, женщина, по их оборванным курткам и штанам, поняла, что незваные гости — беглецы из вражеского лагеря. Тотчас же она поспешила в деревню поделиться новостью с соседками. В одно мгновение к месту происшествия сбежалась толпа крестьянок. Вооружившиеся кочергами и вертелами, они походили на ведьм, что оседлав мётла, готовы были лететь на Броккен в первомайскую ночь. [162]
[162]. Броккен в народных преданиях — место шабаша ведьм (Вальпургиева ночь).
Когорта женщин осадила хлебную печь. Предварительно, на военном совете, было решено отомстить вторгшимся в страну вражеским насильникам, не щадившим ни святости монастырей, ни целомудрия женщин и их дочерей.
Может быть, семь мучеников были вовсе и неповинны в грехах своих соотечественников, и всё же именно им предстояло искупить их вину. Строгий Комитет защиты непорочности единодушно приговорил их к закланию в печи. Дух мести уже потрясал непривычным в руках крестьянок оружием, напоминавшим тяжёлые тирсы у тияд. [163] И вот, пренебрегая законами гостеприимства, женщины принялись дружно штурмовать прибежище героев.
[163]. Тияды — вакханки, жрицы Вакха — бога вина и веселья.