Народы моря
Шрифт:
Что сказать о тогдашнем Библосе? Такое впечатление, что современность и прошлое перемешали в миксере. Идешь себе по обычному ближневосточному городку — и на тебе, какие-то руины с табличками на иностранных языках. Кстати, ливанцы вообще и жители Джебейла в особенности, считают себя не арабами, а финикийцами. То, что никто из них не знает финикийского языка и говорит в быту на арабском, не разрушает их веру в свою исключительность. Самым приятным моментом экскурсии оказалось местное мороженое. Оно не такое сладкое, как в соседних арабских странах. Я предполагал, что и в Ливане такое же — сахар, разведенный толикой молока — и не покупал до этой поездки. Заметив, как отчаянно уничтожает мороженое французская немолодая семейная пара, а французов трудно назвать сладкоежками, решил и сам попробовать. Остановился после пятой порции и осторожного вопроса таксиста, есть ли у меня медицинская страховка?
Древний Библос
Первым делом я посетил местного правителя Ифтаха. У него больше власти, чем у тирского Хирама. В Губле тоже есть Совет, в который входят богатейшие горожане, но это именно совещательный орган. Видимо, постоянное общение с Та-Кеметом внушило им уверенность, что только монархия может сделать страну сильной и богатой. Жил правитель в трехэтажном доме позади храмов, если смотреть со стороны моря. У закрытых ворот в тени стояли пятеро стражников, вооруженных короткими копьями и длинными кинжалами с загнутыми, как у сабли, клинками. Шестой, видимо, командир подразделения, сидел под навесом. Заплывшее, круглое лицо его было настолько безмятежным, что должно было бы принадлежать буддисту на подступах к нирване. Выслушав, кто я и зачем пожаловал, он трижды кивнул, как китайский болванчик, после чего, лениво растягивая слова, приказал одному из стражников пойти и доложить обо мне какому-то Вараку. Стражник вернулся минут через десять, кивнул своему командиру, тот кивнул мне. Объяснить, куда мне идти, никто не счел нужным. Наверное, уверены, что я знаю дорогу не хуже их.
Двор был вымощен не большими плитами, как улицы, а маленькими и подогнанными очень плотно. На северной стороне возле стены из сырцового кирпича росли пять инжирных деревьев. Инжир — самый распространенный сейчас фрукт в этих краях. Дает хорошие урожаи и вкусен даже в сушеном виде. Южная стена отбрасывала тень, накрывая ею с треть двора. По выработанной в жарких странах привычке я сразу перешел в тень и вдоль южной стены добрался до входа в здание. Вообще-то входов было три, а между ними по три небольших прямоугольных отверстия на высоте метр восемьдесят от земли, которые, как догадываюсь, служат для доступа светы в помещения. На втором и третьем этажах было больше на три отверстия, по одному вместо дверей. Дом сложен из оштукатуренного камня-песчаника. Кое-где штукатурка отвалилась. Внизу такие прорехи замазаны новой, отличаются по цвету, а вверху ждут, наверное, капитального ремонта. Дверь из желтоватой древесины ливанского кедра, покрытой бесцветным лаком. На солнце, как догадываюсь, блестела бы. Три дверные петли продолжались в виде надраенных, горизонтальных, бронзовых полос. Ручки не было, открывалась дверь только изнутри наружу. Что и произошло, когда мне оставалось преодолеть до двери метра два. Предполагаю, что сориентировались по звуку моих шагов.
Открывший дверь раб был старым негром с седыми курчавыми волосами. На меня он посмотрел с еще большей «нирванистостью», чем командир караула у ворот, и молча показал рукой в полутемный коридор позади себя. Наклонив голову, потому что строители явно не рассчитывали на людей моего роста, я проследовал по темному коридору в том направлении мимо небольшого помещения без двери, в котором был только низкий помост, застеленный потертой ослиной шкурой, как догадываюсь, жилища и заодно боевого поста раба-привратника. Следующее помещение было лучше освещено. Свет попадал через прямоугольное отверстие под низковатым потолком, видимо, выходящее на противоположную сторону дома. Здесь на невысоком помосте, застеленном ковром, сидел, поджав ноги, коротышка с брюшком и поглощал свежий инжир с таким наслаждением, причмокиванием, что и мне захотелось съесть парочку. Судя по новой льняной тунике бордового цвета, это кто-то из старших чиновников, может быть, тот самый Варак.
— Чего тебе надо, чужестранец? — спросил он, вытерев рот тыльной стороной ладони.
— Хочу сделать подарок Ифтахе и испросить разрешение пожить в его городе, — ответил я.
— Правитель еще отдыхает. Ты, как вижу, не голодранец, так что оставь подарок, я передам ему, и живи, сколько хочешь, — ковыряясь ногтем в зубах, милостиво разрешил Варак.
— Да, я не бедный человек, но мне предложили покинуть Тир, потому что я захватил несколько торговых судов угаритцев. Может быть, вы тоже не захотите, чтобы жил в вашем городе, — рассказал я.
— У нас с угаритцами и другими соседями хорошие отношения: мы не нападаем на них, они — на нас. Если и ты не будешь нападать на них, тогда можешь остаться, — проинформировал он и добавил, хитро улыбнувшись: — Нападай на хаттов и дикарей, которые живут на севере. Нам надо много рабов для работ на лесоповале и гребцов на галеры. Мрут они быстро.
— Благодарю за мудрый совет! — произнес я как можно искреннее.
Варак отнесся к моим словам как можно серьезнее. Он впился зубами в следующий плод, который взял из бронзового блюда, и что-то пробурчал.
— Подарки Ифтахе можешь оставить у меня, я передам, — повторил он внятно после того, как пережевал откушенное.
Так я и сделал. Не могу сказать, получил правитель Губла рулон льняной ткани пурпурного цвета или проспал, но жители города как-то все вдруг узнали, что мне разрешено жить среди них. Относится ко мне стали, как к своему парню. Тирцы тоже так относились, а потом выпроводили. Я подыскал и арендовал двухэтажный дом с садиком из трех инжирных деревьев, двух яблонь, груши и гранатового дерева почти в центре города, в сторону моря от храмов. В Тире мне привили мысль, что в Финикии, как в море, постоянства быть не может в принципе. На быстрой покупке и еще более быстрой продаже жилья теряешь больше, чем заплатишь за аренду за несколько лет. После чего с первым же судном, которое шло в Тир, отправил тестю свои новые координаты и приглашение присоединиться. Мы с ним в последнее время скорешевались, что казалось всем удивительным из-за большой разницы в возрасте. Потифар и все, кто нас знал, были уверены, что он старше меня на двадцать два года. Я не рискнул опровергнуть это мнение.
Глава 38
Севернее Финикии, в Малой Азии, на территории будущей Турции, сейчас находится большая империя хеттов со столицей Хаттусой и несколько ее данников, небольших городов-государств, расположенных в основном на берегу моря. Как мне сказали, бывшие кочевники хетты море и вообще любой водоем боятся. Даже моются редко, особенно простолюдины. Уже одно это заставляет водолюбивых египтян относиться к ним с презрением. Впрочем, и те, и другие не морские народы. Любовь египтян распространяется только на пресную воду. В морской не помоешься толком, поэтому любить ее не за что. Почти все моряки-египтяне — это переселившиеся в Та-Кемет финикийцы и другие семиты из приморских городов. Дождавшись приезда тестя в Губл, чтобы было кому помочь моей семье в мое отсутствие, я и отправился на «Альбатросе» в плавание вдоль средиземноморского берега Малой Азии. Так сказать, людей посмотреть и себя показать. Заодно разведать, нет ли какого способа сделать свою жизнь лучше в материальном плане?
В будущем здесь будет большая российская здравница. Миллионы наших сограждан будут поправлять здоровье по системе «все включено», обжираясь до потрескивания хари и напиваясь до поросячьего визга под завистливыми взглядами турок. На следующий год наша отдыхали на российских курортах, чтобы, живя в постоянном тонусе, поправить здоровье после турецких, а на третий год приходили здесь в себя после российских.
Нынешние аборигены вряд ли знают о существовании русских, если такое самоназвание уже существует. Не знаю, какой сейчас год и даже век, но читал, что примерно половину обитателей старинных русских городов составляют потомки тех, кто поселился там сразу после ледникового периода. Потомков славян среди них было всего четверть, но все сто процентов считали себя таковыми. Предки тех, кто в будущем будет жить на этом побережье и считать себя турками, сейчас называются данунами. Может быть, это те самые данайцы, которых надо бояться, когда приносят дары? Не знаю, но такое возможно, потому что говорят на одном из диалектов древнегреческого языка. Эйрас сказал мне, что понимает их. Впрочем, в первую встречу с данунами нам было не до разговоров с ними.