Народы моря
Шрифт:
Метрах в пятистах от нас хеттские колесницы остановились. Я подумал, что ждут, когда подтянется пехота. Вперед выехала одна колесница, украшенная богато: борта усилены то ли надраенными до золотого блеска, бронзовыми кругами и полосами, то ли золотыми. Оба коня вороной масти, а защитные доспехи на них золотого цвета. В отличие от египтян, хетты предпочитают темные масти. Черное с золотым смотрятся эффектно. Хотя предпочтение могло носить чисто экономический характер: светлых лошадей по очень хорошей цене скупали египтяне. В колеснице был всего один воин, облаченный в шлем с султаном из черных конских волос и чешуйчатый доспех из металла, похожего на золото. Остановившись примерно посередине между армиями, он что-то прокричал и потряс в воздухе копье. Несколько воинов обернулись ко мне.
— Что
— Предлагает сразиться с ним, — ответил пленный хетт.
Я не стал спрашивать, конкретно мне предлагает или любому воину? Все равно сражаться придется мне. Положение обязывает. Да и по уровню индивидуального мастерства я техничней любого своего воина. Среди них попадаются уникальные бойцы, но им не хватает умений, которые человечество накопит за сколько-то там веков. Я крикнул воинам, чтобы расступились, дали мне проехать. Судя по их взглядам, это именно то, чего от меня ждали. Вести в бой и править ими может только лучший боец.
Я не знал, есть ли у хеттов какая-либо традиция поединков. Дуэль на луках на скачущих колесницах отпадала, потому что продолжалась бы слишком долго и безрезультатно. Да и на стоящих обмениваться стрелами можно было бесконечно, то есть до окончания запаса стрел у обоих, потому что уклоняться от них тренированному бойцу не сложно. Скорее всего, меня пригласили сразиться пешими, а колесница нужна была всего лишь для доставки тела к месту поединка. Если это не так, противнику все равно придется драться на моих условиях. Я остановился метрах в пятидесяти от вражеской колесницы, слез со своей, воткнул копье в землю между колосьями ячменя и привязал к нему поводья, чтобы потом не пришлось гоняться за лошадьми. Взял в правую руку саблю, в левую — кинжал, а ремень с ножнами оставил в колеснице. После чего вышел к врагу.
Мой противник стоял с копьем и щитом рядом со своей колесницей. Видимо, так и я должен был быть вооружен, но копьем в пешем бою я управляюсь не очень хорошо. Теперь хетту надо было сделать выбор: или напасть на менее оснащенного и цену победы понизить, а поражения повысить, или освободиться от копья и щита. Как человек тщеславный, зависящий от мнения своего окружения, он выбрал второй вариант. Меч и кинжал у него были из нержавеющего железа. Меч немного короче сабли, зато кинжал длиннее моего.
И мы сошлись посреди ячменного поля, на виду у двух армий. Два совершенно незнакомых человека, впервые увидевшие друг друга. Сошлись, чтобы выяснить, кто из нас круче, а заодно и на чьей стороне боги. Он даже не догадывается, что на моей стороне богов нет совсем. Следовательно, и его богам здесь делать нечего. Иногда мне кажется, что в каждой эпохе я выполняю какое-то задание. Может быть, в этой обязан убить знатного хетта во время поединка. Знать бы еще, чем он насолил своим богам.
У моего противника довольно светлая кожа и темно-русые волосы, длинные, до плеч. В быту хетты заплетают косу сзади, что для боя, как догадываюсь, не годится, мешает под шлемом. Цвет глаз не вижу, потому что глазницы затемнены. Не удивлюсь, если окажутся голубыми. Предполагаю, что хетты пришли сюда из Восточной Европы, скорее всего, из причерноморских степей, которые всегда были транзитным пунктом для кочевников Урала и даже Сибири, а потом смешались с местным населением, образовав новый этнос и взяв название аборигенов. По такому же принципу образуется Болгария, только название возьмут у пришлых.
Мой противник первым наносит удар. Размашисто, надеясь за раз решить поединок. Я мог бы подловить его на этой ошибке, но не стал рисковать. Отбил клинком сабли плашмя. Металл о металл звякнул звонко. Следующий удар был короче и в надежде на мою неповоротливость. Я успел отшагнуть и опустил саблю вслед за опускающимся мечом, словно боялся удара по ногам. Хетт купился и опять размахнулся от души, чтобы лупануть так лупануть. И тут я сделал широкий шаг вперед, ударил саблей по его кинжалу, отвлекая внимание, а свой всадил снизу под чешую в районе живота. У меня не было уверенности, что попаду под чешуйки, преодолею доспех, но получилось. Кинжал, как мне показалось, пошел даже слишком легко, почти не встречая препятствий. Я вогнал его по самую рукоятку, для чего пришлось прижаться к врагу чуть ли не вплотную. Я почуял свежий запах виноградного вина, которого, как предполагаю, чашу-другую дернул хетт перед боем и малость пролил на доспех, и услышал сдавленный стон, в котором удивления было больше, чем боли. Люди этой эпохи искренне верят, что боги не дадут в обиду, если хорошо к ним относишься. Натаскал богам жертвенных баранов или быков — и без страха нападай, на кого хочешь. Атеизм приходит к ним слишком поздно.
Я отступил на три шага, давая мертвому или смертельно раненному телу упасть ниц, что оно и сделало, сперва подогнувшись в коленях. Я поднял выпавший из руки меч с гардой и рукояткой из слоновой кости и вставленным в отверстие в навершие, большим, фиолетовым лазуритом. С обеих сторон камень выступал тщательно отшлифованными, округлыми боками. Закинул меч в трофейную колесницу, украшенную золотыми или позолоченными бляхами и полосами с барельефами, в которых хеттский воин, более крупный, разил копьем и мечом мелких врагов десятками. Изнутри к бортам колесницы были прикреплены два кожаных мешка с шестью дротиками в каждом, а у передней стенки стояли в специальной стойке два копья длиной метра два с половиной. И у дротиков, и у копий наконечники были из нержавеющего железа, причем делали явно на заказ, материала не жалели. Обычно кони нервно относятся к чужому человеку, но хеттские продолжали жадно срывать колосья ячменя, не обращая на меня внимания, пока не потянул за поводья, заставив следовать за мной. Я привязал поводья сзади к моей колеснице, отвязал свои и выдернул копье, после чего поехал на ней к своим воинам. Всё это проделал молча, буднично, без радостных победных криков, размахивания саблей или трясения копьем на трупом побежденного врага, как здесь принято. Эка невидаль — убить какого-то знатного хеттского воина!
Вместо меня заорали мои воины, расступившись, чтобы я смог проехать. Для них моя победа, особенно то, как быстро ее одержал — это знак богов. Теперь они не сомневались, кто выиграет сражение.
Зато во вражеском стане явно засомневались в своей победе. Это, видимо, понял хеттский командующий и, сразу после того, как к месту поединка подъехала колесница и забрала труп, отдал приказ остальным наступать. Колесницы, набирая скорость, двинулись в нашу сторону. Их было слишком много, двигались плотным строем, но все равно не помещались все в первой линии, поэтому часть ехала во второй. Само собой, с криками, гиканьем, свистом и прочими выплесками страха. Выглядело это устрашающе, особенно, если видишь в первый раз.
— Взять пики и присесть! — отдал я приказ, стоя на колеснице, расположенной позади фаланги и повернутой левым бортом к ней.
Пикинеры подняли свое оружие и, присев, уперли подток в землю и наклонили пики вперед так, чтобы наконечник был на уровне лошадиной груди. Большие щиты наклонили верхним краем назад, чтобы защитил от стрел, пущенных по наклонной траектории. Теперь перед скачущими колесницами были четыре ряда пик. Как ни стегай коня, он на такое препятствие не сунется. Лошади вообще удивительно пугливы. Мыши в сравнение с ними кажутся отмороженными берсерками.
Присели пикинеры не только для того, чтобы быть надежнее защищенными, но и чтобы не мешать двум шеренгам лучников, которые стояли позади них. Я махнул рукой — и сотни стрел полетели навстречу хеттским колесницам. Это были, конечно, не тугие, составные, монгольские луки и даже не длинные валлийские, но и враг был защищен слабее. Сперва стреляли по наклонной, потом — по прямой. В первую очередь целили в лошадей. На животных кожаные доспехи, усиленные деревянными, бронзовыми или железными пластинами, но уязвимых мест все равно много. У коня нет стимулов победить любой ценой, кроме длинного прута, который сейчас используют вместо кнута. Стоит стреле легко ранить коня, как он перестает слушаться возницу, несется туда, где безопаснее, или просто несется сломя голову в обратную сторону, подальше от того места, где ему сделали очень больно. В итоге шумный и грозный с виду вал затормозил, а потом и вовсе остановился, превратившись в свалку колесниц, в которой с треском ломались кузова, рвались постромки, ржали от боли лошади, орали люди…