Нарушенная заповедь
Шрифт:
Рассуждая так, Кристина дошла по центральной аллее парка почти до самого моря и вдруг услышала звуки, до такой степени не вяжущиеся в ее понятии с окружающим пейзажем, что она даже притормозила, а потом и вовсе остановилась, вслушиваясь в тягуче-пульсирующий ритм. Музыкантов было двое. Пианист на синтезаторе, подключенном к аккумулятору стоящей неподалеку «Волги», и саксофонист играли танго. В какой-то момент пианист оторвал взгляд от клавиш и, бросив на застывшую Кристину насмешливый взгляд, кивнул на раскрытый кофр, в котором ветер пересчитывал мелкие купюры. Денег с собой не было, и, опустив глаза, Кристина
Когда она возвращалась, музыканты играли знаменитую джазовую композицию Пола Дезмонда «Take five». Кристина остановилась. Длинноволосый пианист, увидев ее, улыбнулся, словно старой знакомой, и она поняла, что это и есть тот самый конь…
Все произошло тут же, на пляже, через неделю, поздним вечером. Кусали комары, крупная галька больно впивалась в спину, но это были мелочи. Главное – она наконец-то встретила своего принца, самого-самого, единственного, который на всю жизнь. У него даже имя было самое что ни на есть королевское – Артур. Они встречались все лето, каждый вечер, и, глядя на августовские Персеиды, прошивавшие небо серебряными сполохами, Кристина грезила о черноволосом малютке с темно-синими, как у отца, глазами.
А через два дня рядом с музыкантами она увидела девушку. Стройная, дочерна загорелая, в белоснежном платье, больше похожем на майку, и торчащими в разные стороны дредами, она напоминала принцессу из африканской страны. Независимую и свободную от предрассудков. При виде Кристины Артур скорчил мученическую гримасу, и она поняла, что лучше сейчас к нему не подходить.
– Моя прискакала, – недовольно морщась, пояснил он позже на ее немой вопрос. – Почувствовала что-то, видно. Морса принесла, – он кивнул на бутылку, укрытую от солнечных лучей слегка подвяленными жарой лопухами.
– Кто – твоя?
– Не тупи, Кристина, ты все поняла.
Да. Она все поняла. Поняла, что лето кончилось, что она стала взрослой и что больше ничего не будет. Вот только как объяснить это второй Кристине, маленькой глупой девочке, которая плакала внутри нее, не давала заснуть по ночам, постоянно вызывая в памяти прикосновение сильных рук? Шли дни, а она никак не хотела успокаиваться, и тогда Кристина-большая выстроила внутри себя кладовку с толстыми стенами и мощной дверью.
«Больше никаких коней!» – пообещала она Кристине-маленькой, затолкала ее в кладовку и заперла дверь на замок.
Защита диплома и последующие поиски работы послужили амортизатором, смягчившим удар, но его отголоски еще долго бередили сознание Кристины, заставляя делать странные вещи. Например, однажды она сменила косу на дреды.
«Боже!» – только и смогла промолвить бабушка.
А потом как-то само собой получилось, что Кристина с головой ушла в работу. Она полностью оторвалась от обычной жизни, сведя на нет отношения со школьными подругами, но никогда об этом не жалела. Ей была интересна сама работа, а не ее результат. Не было каких-то планов – купить квартиру, поехать в отпуск
А семья… Ведь если рассудить здраво, что на самом деле есть семья, как не завуалированное рабство, когда человек вынужден делать то, чего ему сейчас делать абсолютно не хочется? Что такого особого может ей дать семья, чего она не в силах сделать для себя сама? Все тот же стакан воды? Она в состоянии заработать денег и, если заболеет, нанять человека, который будет за ней ухаживать и молить Бога, чтобы она жила как можно дольше и продолжала нуждаться в его услугах, а не вздыхать и думать про себя: «Когда же черт возьмет тебя!»
– Светлова, вы меня слышите? – донесся до Кристины мужской голос.
Ее уже давно никто не называл по фамилии – Светлова, все больше по имени-отчеству. На работе только менеджер по персоналу, Людмила, зовет ее просто Кристиной, и то кулуарно, чтобы никто не услышал. А по фамилии? Она попробовала ответить, но не смогла. Горло горело, на грудь будто положили бетонную плиту. С трудом открыв глаза, Кристина постаралась осмотреться. Вроде нет никакой плиты.
– Слышу, – прошелестела она.
Над ней склонилась фигура в маске, зеленом медицинском костюме и такой же шапочке.
Мужчина. Хотя почему она решила, что это мужчина? Вместо лица – сплошная белая полоса. Просто человек-невидимка какой-то. По голосу, что ли?
– Как самочувствие, Светлова? – спросил он искусственно-бодрым голосом.
– Больно, – ответила Кристина.
– Это ничего, – заверил ее врач, – сейчас мы сделаем укольчик…
Почему она решила, что это врач? Потому что ей хочется, чтобы в этой дурацкой больнице хоть кто-нибудь наконец-то занялся ее лечением?
Голова кружилась, и чтобы как-то остановить неспокойно вращающийся мир, Кристина попыталась сесть.
– Не надо двигаться! – врач сделал предупреждающий жест. – Вы были в очень тяжелом состоянии… остановка сердца… нам пришлось…
– Что? Это еще как? – перебила его Кристина. Слова давались с трудом, мысли разбегались, словно застигнутые врасплох тараканы. Ей, деловой и самостоятельной женщине, вдруг сделалось безумно страшно. Как никогда. А еще хотелось отделаться от этого страха, выплеснуть его на кого-нибудь. Хоть на этого самого доктора с лицом человека-невидимки.
– До вашей больницы я была абсолютно здоровым человеком! Слышите меня? Абсолютно! Да я в суд на вас подам! – собрав в кулак все силы, закричала она.
Голос врача сразу стал холодным и чужим.
– Это сколько угодно, – он сделал шаг в сторону и пропал из Кристининого поля зрения.
– Зря вы так, Светлова, – раздался женский голос справа от нее. Кристина повела глазами и увидела Марину. – Доктор вам, можно сказать, жизнь спас. Когда мы на крик вашей соседки прибежали, у вас уже пульса не было.