Нарушенное обещание
Шрифт:
— София, в присутствии Господа и Святой Матери, в память о твоем отце, я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя и обеспечить твою безопасность. Если наступит день, когда ты захочешь покинуть Луку, все, что тебе нужно сделать, это войти в эти двери, и я найду способ.
Следующая мысль, которая приходит мне в голову, острая, немедленная и абсолютно определенная.
Я должна выбраться отсюда. Я должна добраться до церкви.
Вчера я видела, как Катерина вводила код лифта, и я почти уверена, что запомнила их. Если я смогу выйти на улицу, я смогу поймать такси и добраться до церкви. И после этого отец Донахью поможет мне.
Я знаю, что он это сделает.
* * *
Когда я выхожу на улицу, идет дождь. Код сработал, несмотря на мои дрожащие пальцы и неуверенность, но цифры, которые, как мне показалось, я видела, как вводила Катерина, были правильными. И вот я выхожу на улицу Манхэттена, холодный дождь пропитывает мою тонкую футболку, когда я машу рукой такси. В этот момент на моем запястье появляется свет, и я понимаю, что все еще ношу браслет Луки. Я не знаю почему. Какая-то часть меня испытывает искушение снять его и выбросить в канаву, но я этого не делаю. Возможно, мне придется продать его позже, говорю я себе, но даже я знаю, что это не вся причина.
Я просто не могу смотреть на все слишком пристально после всего, что произошло.
Уже поздно, но отец Донахью открывает дверь, когда я стучу в нее, устало прислоняясь к ней. Я промокла насквозь, и когда он открывает дверь собора и видит меня там, промокшую под дождем и с покрасневшими глазами, на его лице появляется странное выражение.
— София? — Я слышу беспокойство в его голосе. — Все в порядке? Я имею в виду… так не должно быть, чтобы ты была здесь в таком состоянии. Что случилось?
Я смотрю на его доброе, обеспокоенное выражение лица и тут же разражаюсь слезами. А затем, через несколько минут, я все объясняю. Ну, не все. Я определенно не вдаюсь в явные подробности. Но я рассказываю ему о своих ссорах с Лукой, о том, как он примчался ко мне домой после того, как злоумышленник чуть не убил меня, о наших свиданиях, о том, как я думала, что все становится лучше. О том, как я поняла, что мои чувства к нему растут. А затем я объясняю о ребенке, о том, что я почти уверена, что беременна, и о контракте, который означает, что я абсолютно не должна этого делать.
— И ты думаешь, Лука заставит тебя соблюдать этот контракт? — Отец Донахью глубоко хмурится. — То, на чем он настаивает, является тяжким грехом. Но не ты будешь нести бремя этого, если он будет настаивать на этом.
— Я не хочу этого. Я хочу своего ребенка. — Произнося эти слова вслух, я чувствую себя более уверенной, чем когда-либо, в том, что это правда. — Но я не думаю, что Лука уступит этому. Я не знаю, почему для нас так ужасно иметь детей. Но даже эта причина имеет не такое большое значение, как тот факт, что я не могу доверять ему, и он заставит меня прервать беременность.
— Ты сказала, что между вами все изменилось. Смягчилось.
— До вчерашнего дня. — Я делаю глубокий, прерывистый вдох. — Он пришел домой, и он был… другим. Я думаю, он причинил боль некоторым людям. Возможно, кого-то пытал, пытаясь получить информацию. Он был холоден и жесток со мной. Я поехала в больницу с Катериной, хотя он просил меня не уходить, пока его не будет. Но он был так зол. Поначалу все было похоже на то, как было раньше. Я снова была в ужасе от него. Он не… — Я качаю головой, пытаясь снова не заплакать. — Он не тот человек, за которого я его принимала.
— Возможно. — Отец Донахью выглядит задумчивым. — Возможно, нет.
— Мне нужен выход. — Я в отчаянии смотрю на него. — Мне нужен способ сбежать с моим ребенком. Такой способ, чтобы он никогда нас не нашел. Ты обещал, что поможешь, если ты мне когда-нибудь понадобишься…
— Я дал обещание. И я сдержу эту клятву, — отец Донахью внимательно смотрит на меня, его лицо серьезно. — Если ты уверена.
— Я уверена.
— Ну, потребуется немного времени, чтобы все уладить. Но я могу достать тебе новые документы, поддельное удостоверение личности, то, что тебе понадобится, чтобы начать все сначала. Ты можешь оставаться в доме священника, пока…
Раздается трескучий звук. Я отшатываюсь назад, пораженная, когда его глаза вылезают из орбит, изо рта течет струйка крови, когда он наклоняется вперед на своем месте, разбивая лоб о скамью перед собой. Позади него стоит мужчина, весь в черном, с маской на лице. Совсем как незваный гость в квартире, за исключением того, что у этого мужчины в руках лом. Тот, который он только что использовал, чтобы вырубить отца Донахью.
Я начинаю кричать, но рука в перчатке появляется у меня за спиной и зажимает мне рот. Я была так сосредоточена, так поглощена своими планами побега, что даже не заметила, как он подкрадывается в тени. Мои глаза застилают слезы, когда я смотрю на отца Донахью, обмякшего на скамье, и кровь стынет в жилах. Он убил его? О боже, что, если он мертв? Я никогда себе этого не прощу…
В глубине души я знаю, что он здесь из-за меня. Я не знаю почему, но я знаю, что он пришел за мной, что иначе его никогда бы здесь не было. Отец Донахью без сознания, истекает кровью, возможно, мертв из-за меня.
Это моя вина. Все это. Моя вина.
Я пытаюсь кричать, кусаться, скрежещу зубами от руки в перчатке, зажимающей мне рот, дико брыкаюсь, когда сильные руки, держащие меня, тащат меня назад через скамью в проход. Я пытаюсь бороться, но я далеко не так сильна, как мужчина, который держит меня.
Рука ослабевает всего на секунду, как будто мой похититель пытается что-то схватить, и я хватаюсь за эту возможность.
— Помогите! — Кричу я, безумно извиваясь в его объятиях, но это бесполезно. Он сильнее зажимает мне рот рукой, другой рукой откидывает мои волосы назад, так что мое лицо запрокидывается вверх.
— Заткнись, сука, — рычит он, и, к моему шоку, голос у него не русский. Здесь нет сильного акцента, как я ожидала, и мое сердце начинает учащенно биться, когда я понимаю, как это звучит.