Нас просто не было 2

Дюжева Маргарита

Что если за волосы потащит делать аборт? Или, наоборот, в приказном порядке заставит рожать? При этом не захочет даже видеть меня. Будет жить дальше, как ему вздумается. Я, конечно, идиотка, но прекрасно понимала, что если эта новость и обрадует его, ко мне он не вернется. Ему неприятно находиться рядом со мной, и это уже не исправить.

Как же я устала. Неужели не будет перерыва в этой непрекращающейся пытке?

Так хочется остановиться на минуту, отвлечься от тяжких мыслей. Сделать глубокий вдох, расправить плечи. Но не получалось. Обстоятельства давили со всех сторон, раз за разом лишая точки опоры.

Окончательно

измотав себя сомнениями, я пошла спать. Разбитая, усталая и глубоко несчастная. Слишком много нервов я сегодня потратила. Заснула еще до того, как голова коснулась подушки. Стремительно провалилась в глубокий сон. Темноту. Без сновидений. Без метаний. Просто сон. Отдых. Забвение.

***

Утро встретила со свежей головой и боевым настроем. Мне надо поговорить с Артемом, а еще лучше – увидеть его. Лично. Заглянуть в глаза. Все ему рассказать. Хватит бояться. Моя трусость и так уже слишком дорого обошлась нам обоим.

Не могла предугадать его реакцию. Обрадуется. Рассердится. Придет в ярость. Прогонит. Неважно. Утаивать не имела права. Он должен знать. Что делать дальше – решим вместе.

Хорошо меня Макс вчера потрепал, качественно. От души. Но, сам того не желая, он протянул мне руку помощи, выдавил из того тупика, в котором я погибала. Знала – он хотел сделать еще больнее, утопить, но вместо этого разбил оковы, стягивавшие грудь.

Впервые за время нашего с Артемом расставания меня перестало душить чувство вины за тот проклятый вечер. Да, я много сделала ошибок, разрушила нашу жизнь, обидела его. Но теперь я могу хотя бы посмотреть ему в глаза, потому что любила и не предавала. Не разменивалась на других. И это придавало мне сил. Словно открылось второе дыхание.

Раньше даже не могла позвонить Зорину, нормально поговорить с ним, потому что чувствовала, как отвращение к самой себе затапливает с ног до головы. Я словно вывалялась в грязи и не могла себе позволить даже приблизиться к Артему. Не могла и двух слов связать, потому что они казались нелепыми, пустыми. Не могла сказать, что люблю его, потому что это звучало как издевка, жестокая насмешка над нашими чувствами. А теперь…

Я по-прежнему грязная, по-прежнему гадкая. Но твердо знаю, что на одну чудовищную ошибку уже меньше. Правильно говорят, что все познается в сравнении. Теперь еще больше убедилась, что зря тянула время, зря не поговорила с ним. Я должна была сразу прилететь к Артему, как только отец открыл мне глаза на мои выкрутасы. Признаваться во всем, каяться, ползать у него в ногах. Потому что Градов был чертовски прав – мы бы справились. Пережили. Потому что любили друг друга до безумия. А так получилось, что я не верила в нас, не доверяла Зорину. Он ведь знал меня как облупленную с первого курса. Знал, на что я способна, видел во всей красе не раз.

Я поеду к Артему, поговорю с ним. Чего бы мне этого не стоило. Если надо – буду ночевать у дверей, дежурить у подъезда, добиваясь встречи. Что угодно. Теперь я могу это сделать, и меня ничто не остановит. Пусть отмахивается, игнорирует, прячется. Я не отступлю. Костьми лягу, но докажу ему, что изменилась, что люблю его больше жизни.

Нервничая и чуть дыша, набирала номер Зорина. В ответ тишина. Раз за разом. Меня это раздражало, бесило, но я не сдавалась. Он может игнорировать меня сколько угодно. Я все равно не отступлю.

После обеда все-таки начала терять терпение. Боевой запал постепенно сходил на нет. Тёмка не откликался, хотя набирала его миллион раз.

– Ну, пожалуйста, – гипнотизировала я трубку горьким взглядом, – ответь мне.

И тут, словно услышав мои мольбы, пришло сообщение: «Кристин, хватит названивать! Уймись уже, наконец! Надоела!»

Словно ледяной водой окатили. Насколько чужое, раздраженное письмо. Перед глазами образ сердитого Зорина, пишущего мне это послание. На глаза навернулись слезы. Только не реветь, только не реветь! Сейчас не до этого. Не до завываний, не до жалости к себе несчастной.

Торопливо собралась, схватила ключи и выскочила из дома. Хватит звонков. Надо ехать к нему. Поговорить, глядя в глаза. Попытаться хоть как-то сделать шаг навстречу.

Глава 7

Что такое пять секунд? Иногда пролетят – не заметишь. Иногда их достаточно, чтобы все исправить, начать заново. А иногда именно они становятся приговором, надолго определяя дальнейший путь.

Кто бы знал, как я ненавидел эту сучку. До ломоты в теле, до безумия, до красной пелены перед глазами. Почти так же сильно, как и любил… и от этого ненавидел еще больше. За то, что никак не отпускает, вцепилась когтями в душу, и сколько ни отталкивай, ни отдирай от себя – бесполезно. Она внутри, под кожей, в каждом биении сердца. Замкнутый круг.

Проклятье. Надо было тогда не в армию бежать от нее, а в другой город. Насовсем. Навсегда. Глядишь, не пришлось бы нырять с разбегу в такую кучу дерьма. Хотя… Все равно бы нашел способ вляпаться, притянуться к ней, как гвоздь к гигантскому магниту.

Первые дни после того вечера находился в каком-то непонятном состоянии. С одной стороны – клубилась злость, ревность, ярость, желание придушить эту лживую гадину. А с другой – изумление, идиотское ощущение того, что все это ошибка, ложь. Непонятная клевета. Что не могла она быть такой, как говорил Градов. Гребаный пижон, с которым она… за моей спиной… Ну не верил, хоть ты тесни. Был уверен, что знаю ее, чувствую. Не могла она так врать. Не могла так дрожать в моих руках, признаваясь в любви… Я бы понял, почувствовал фальшь.

Зверел от того, что пытался оправдать ее.

Перед глазами образ: в расстегнутом платье, с небрежно растрепанными волосами, искусанными припухшими губами. Растерянная, испуганная моим внезапным появлением. Руки этого кретина, спокойно лежащие у нее на коленях. Сука! Что-то мычала, ревела, хотела поговорить. А я закипал, раз за разом возвращаясь к тому моменту, как открыл комнату и увидел ее на диване. Разморенную, почти невменяемую, разобранную.

Сбежал на несколько дней, опасаясь, что не сдержусь. Убью в состоянии аффекта. Размажу по стенке. Сломаю. Наделаю глупостей, о которых потом буду жалеть.

Первый шок постепенно отступал, а вместе с ним и моя нелепая уверенность в ошибке. Вспоминал все наши дни, то, какой она была в начале. Ее горящие глаза, которые начинали буквально светиться, стоило только зайти в торговый центр. Тогда казалось забавным, а сейчас понимал, что ни черта забавного. Она была готова горло перегрызть, извернуться как угодно, лишь бы дорваться до денег, до шмоточного безлимита. Даже со мной была готова жить, спать, чтобы папаша кормушку не прикрыл. Черт, противно-то как, до блевоты.