Нас возвышающий обман
Шрифт:
Леди Селеста взяла в руки письмо. На мгновение ей показалось, что с неба льется не дождь, а струи темного огня. Женщина отшатнулась от окна, выронив конверт. Подобных видений у нее не было очень давно. Не для того она растоптала свой дар, чтобы он снова врывался в ее жизнь, нарушая ее привычный уклад. Сердце слишком сильно билось, кровь стремительно бежала по венам, до боли. Эмоции возвращались в ее жизнь! Но она не желала этого, не могла этого допустить.
Она подняла письмо, подошла к старинному ларцу из потемневшего серебра и нажала на гранат, украшавший крышку. В нижней части
*
Очередное послание от матери начиналось ликованием по поводу того, что дочь наконец-то ведет себя правильно.
«Люциус рассказал мне, что ты при всех назвала себя родительским именем. Наконец-то ты взялась за ум! Я так долго этого ждала. Возможно, теперь ты решишь переехать и под крышу отчего дома. Не понимаю, что тебе делать одной в Хогсмиде? Чистокровная леди не должна жить в деревенской лачуге!»
Селена уже готова была скомкать письмо и запустить им в угол комнаты, но взгляд ее скользнул по исписанной каллиграфическим почерком странице. Мать считала, что настоящая леди должна уделять большое внимание своему почерку – всегда тщательно выписывала росчерки и завитушки. Девушка изумлялась тому, сколько же времени она, должно быть, тратила на одно письмо. И при этом умудрялась аккуратно писать каждую неделю и дочери, и внучке. А ведь у нее было еще четверо сыновей — старшие братья Селены и их дети. Вероятно, подобная переписка поглощала немало часов. Но для леди Селесты самым главным всегда было играть роль! Образцовой жены, матери, бабушки...
В самом конце письма она сообщала дочери:
«Бедная Вальбурга слегла от всего происходящего. Удивительно, она на самом деле оказалась не такой уж и крепкой, зато чересчур сентиментальной! А ведь в свое время кричала, что ноги ее старшего сына не будет в родовом гнезде, что она стерла его имя не только с фамильного древа, но и из своего сердца. И все же новость о том, что Блэк вернулся в Азкабан, подкосила ее. Я хотела ее навестить, но она вышвырнула меня из дома! Кем себя возомнила эта старая ведьма! Мунроки не чета Блэкам, мы древнее всех! Никто не смеет так обращаться со мной. Хотя ей и так плохо — одинокая, похоронившая любимого сына.»
Селена отложила письмо и прижала ладони к вискам. Она настолько переживала сама, что совершенно не подумала, что может чувствовать леди Вальбурга. Сириус не общался с матерью, а когда девушка пыталась заговорить на эту тему, уходил от разговора. Он считал, что родители от него отказались, поэтому теперь он ничем не обязан матери. Селена же была иного мнения. Она постоянно вспоминала свой давний визит к свекрови: их разговор, то, что она открыла Селене о леди Селесте, то, как она смотрела на свою внучку... Ей необходимо было увидеть леди Блэк, попытаться поддержать ее в горе.
*
Уже десять минут Селена стояла на пронизывающим февральском ветру перед черной дверью на площади Гриммо. Она смотрела то на гладкие, отполированные временем и ногами многих поколений Блэков и их гостей ступени, то на массивный серебряный дверной молоток. Его стук гулким эхом отзывался в глубинах пустого дома.
– Моя госпожа не принимает...
Кикимер попытался тут же захлопнуть дверь, но Селена придержала ее рукой.
– Я уверена, что меня она примет.
– Кикимер служит благородному роду Блэков... Кикимер не подчиняется...
– Я тоже леди Блэк! И ты меня впустишь, если не хочешь лишиться головы!
Глаза домовика вспыхнули ненавистью, и все же он распахнул дверь чуть шире. Но, стоя в дверном проеме, он преграждал девушке путь.
– Как прикажете, миледи...
Когда Селена протиснулась мимо него в мрачную захламленную прихожую, он злобно заскрипел у нее за спиной:
– Жена предателя рода, осквернителя крови... Как смеет она приказывать Кикимеру!
Не обращая внимания на его ворчание, девушка прошла в гостиную, темную и грязную. Воздух был такой затхлый и спертый, будто в склепе, словно окна там не открывали уже несколько лет. На столике у камина окаменевшие остатки трапезы многомесячной давности, в углу оставшаяся от Рождества, засохшая и повалившаяся на бок елка, вместо игрушек и мишуры украшенная всяким хламом, вероятнее всего найденным на чердаке.
Домовик прошаркал за гостьей и сейчас следил за ней из дверей комнаты.
– Почему здесь такая грязь? – Селена направила палочку на окна, чтобы раздвинуть шторы и впустить немного света и свежего воздуха. При свете дня комната выглядела еще более запущенной. – Кикимер, ты не справляешься со своими обязанностями! Похоже, леди Вальбурге пора завести нового домовика.
– Еще чего... Будет она мне указывать... – пробормотал он, а потом обратился к Селене. – Кикимер просит прощения у миледи, он не успел прибрать комнату. Но он этим займется сейчас.
Эльф суетливо заметался по комнате, убирая кое-где клубы пыли, снимая свисающую, будто рыболовная сеть, паутину с массивной люстры.
– Сквозит-то так... Жена предателя рода хочет убить старого Кикимера...
Не желая больше слушать стенания и проклятия эльфа, Селена вышла из комнаты. И тут же услышала, как захлопнулись открытые ею окна. Девушка медленно пошла по ступеням на верхней этаж. Из гостиной тут же появился Кикимер и застыл у подножия лестницы.
– Госпожа просила ее не беспокоить! Она не принимает!
– Я увижусь с леди Блэк, даже и не думай мне мешать!
– Я провожу вас, миледи... Я должен доложить госпоже...
Домовик шаркал ногами, будто нарочно задерживаясь подолгу на каждой ступени. Наконец они закончили подъем и пошли по холодному и сырому коридору второго этажа к спальне леди Вальбурги.
– Госпожа, к вам пришли! – прокаркал Кикимер, стучась в дверь.
– Я никого не принимаю, разорви их всех гремлины! Чтоб горгульи вырвали им сердца!
– Слышали? – торжествующе домовик посмотрел на Селену, но та отодвинула его и прошла в спальню.