"Нас ждет огонь смертельный!" Самые правдивые воспоминания о войне
Шрифт:
Тяжелый немецкий танк Т-4, угловатый, с длинной пушкой, застыл на обочине. Боковой люк был вырван взрывом, правая гусеница змеей распласталась на земле. Крест на борту был закопчен, а возле него темнела пробоина. Металл спекся и отливал фиолетовым наплывом.
– Бронебойным уделали, – сказал Федя Марков.
Остальные промолчали, потому что, сколько хватало взгляда, валялись обломки наших советских пушек и танков. Артиллеристы даже не успели окопаться, их уничтожили на открытых позициях. Тогда немцы за считаные дни прорвались от Дона до Сталинграда, а теперь завязли в уличных боях. Но сколько погибло наших солдат здесь и
Во второй половине дня вышли к хутору Генераловскому. Коваленко направил Зину и меня выяснить обстановку. Оставили оружие, вещмешки, я снял гимнастерку, оставшись в нательной рубашке и фуфайке. Армейские кирзачи тогда носили многие.
– Ты креститься умеешь? – спросила Зина.
– Могу, если надо.
– Ну-ка, покажи.
Я перекрестился, и Зина сказала, чтобы я не забывал креститься, когда это будет делать она.
От лишних вопросов меня давно отучили, и я шагал молча. Осторожно приблизились к крайнему дому. Две женщины и старик, жившие там, смотрели на нас не слишком приветливо. Прибежали двое мальчишек, лет по семь-восемь, но старик их прогнал и велел молчать, что видели чужих. Слово «чужие» меня неприятно задело. Мы – свои, мы воюем с немцами. Но ничего этого я не сказал. Разговор вела Зина, вернее, отвечала на вопросы старика.
– Далеко идете?
– В Сталинград, – коротко сказала Зина.
– Каждый день его бомбят. Отсюда зарево видно. Небось от города ничего не осталось. Брат с сестрой, что ли?
– Да.
– Чего-то вы не похожи… родственнички. Братишка светлый, а ты – темная.
– Бывает, – устало согласилась Зина. – Немцы в хуторе есть?
– Ты с ними, никак, воевать собралась?
– Встречаться не хочется. Беженцы мы. В Сталинград возвращаемся.
Женщина, которая помоложе, рассказала, что немцев в хуторе нет. Километрах в шести южнее стоит зенитная батарея, но немцы появляются в Генераловском редко – раз или два в неделю. Сплошного фронта впереди нет, а позиции занимают отдельные части румын.
– Те вреднючие, – вмешалась жена старика. – Хватают все что ни попадя. Порося увидят, тут же по нему из винтовки палят. Ведро или тряпку углядят – все тащат. Но до хутора им не с руки добираться: ерики да камыши. Тем и спасаемся.
Зина осторожно расспрашивала дорогу, но деду это не понравилось. Оглядев мои армейские шаровары и сапоги, ехидно заметил:
– Вам немцев не искать, а прятаться от них надо. Ходють всякие! Мальчишкам рот не закроешь, наболтают лишнего, и каюк вам.
– Кому каюк, неизвестно, – побледнела от злости сержант Стебловская. Она поняла, что дед примерно догадался, кто мы такие.
– Не знаю, как мальчишки, а если ты лишнее слово вякнешь, сгоришь вместе с домом. Обещаю!
– Да ладно вам! – испугалась женщина постарше. – И ты, дед, не мели глупости. Сейчас я вам молочка с хлебом вынесу.
Зина, успокаиваясь, подробнее расспрашивала дорогу. Я тоже кое-что уточнял. Бабка вынесла кувшин молока и четвертушку хлеба. Молиться уже было ни к чему, дед и так нас угадал. Мы поблагодарили, выпили молоко, а хлеб завернули в платок. Вначале шли неторопливо, потом ускорили шаг. Рассказали о встрече ребятам.
– Немцы с казаками заигрывают, – сказал Коваленко. – Обещают после войны землю вернуть. Кто– то верит. Ладно, пожуем, и в путь.
Шли, вернее, бежали, торопясь
Взошла луна, голубоватым светом окрашивая траву и отбрасывая густые тени одиноких деревьев. Узкие глубокие балки казались черными колодцами. Впереди, за горизонтом, колыхалось далекое зарево – там горел Сталинград. Шли молча, иногда останавливаясь, настороженно вслушивались в ночные звуки. Как и каждую ночь, гудели самолеты – очередная эскадрилья или полк шли бомбить Сталинград. Уже доносились взрывы бомб и звуки орудийных выстрелов, до города оставалось не так далеко.
На румынский пост наткнулись рядом с поселком Абганерово. Взвилась ракета, и Коваленко, идущего впереди, окликнули по-румынски. Знавший несколько румынских фраз, сержант отозвался, что идут свои, и тут же скомандовал группе:
– На прорыв!
Позже детали этого короткого ночного боя сплелись для меня в яркие искры калейдоскопа. Замолотил совсем рядом, кажется, прямо под ногами, пулемет. Вразнобой стучали винтовочные выстрелы, частыми очередями огрызались два наших ППШ. Коваленко и Погода одновременно бросили гранаты, целясь в пулеметное гнездо. Одна перелетела за бруствером, вторая рванула в окопе. Федор Марков успел тоже бросить гранату и, присев на колено, стрелял из автомата по вспышкам.
– Не задерживаться! Вперед! – крикнул Коваленко.
При свете очередной ракеты я увидел человека, наполовину высунувшегося из окопа. Чужая форма, непривычная каска. Румын передернул затвор винтовки, но я опередил его. Автомат забился в руках, как живой. Румына отбросило к другой стене окопа, винтовку вышибло из рук, а я продолжал давить на спусковой крючок автомата, пока не кончился магазин. Я перезарядил автомат. Трассирующие пули проносились рядом. Одна из трасс уткнулась в Саню Погоду, и он упал. Я наклонился над ним. Телогрейка на глазах пропитывалась большим черным пятном. Коваленко потянул меня за руку. Быстрее! Сане уже не поможешь.
Я успел пробежать еще десяток шагов. Яркая вспышка и удар по голове швырнули меня на землю. Со лба текла кровь, одним глазом я ничего не видел. Кто-то помог подняться, я побежал дальше. Вскрикнув, упал Витя Калинчук. У него случилось что-то серьезное с ногой, ступня бессильно болталась. Идти он не мог, и его подхватили под руки.
Бежали из последних сил. Федя Марков прикрывал отход, расстреливая последний диск. Румыны преследовать группу не решились. Потеряв несколько человек убитыми и ранеными, они предпочли отсидеться в траншее. Да и боевой дух румынских крестьян, согнанных немцами воевать в чужой стране, был невысокий. Русские дерутся за свою землю насмерть, а ради чего им подставлять свои лбы на чужбине?
Группу проводили беспорядочным огнем и несколькими ракетами, а затем все стихло. На рассвете, укрывшись в низине, осмотрели и перевязали раны. Тяжелее всех был ранен Витя Калинчук. Разрывная пуля раздробила ему ступню, от сильной боли по лицу катились крупные капли пота. Временами он терял сознание. Ему наложили шины и, чтобы хоть немного облегчить боль, налили спирта.
Осколок гранаты попал мне в лоб, но, к счастью, лишь скользнул по кости. Еще несколько мелких осколков угодили в голову и шею. Левый глаз распух. Голову и часть лица туго перемотали бинтами. Ранен был и Федя Марков.