Насекомые вокруг нас
Шрифт:
Под утро сквозь сон было слышно, что из многоголосого хора выделялась совсем особенная, очень нежная трель звонкого колокольчика. Она принадлежала какому-то другому виду сверчка и раздавалась как будто из одинокого кустика терескена. Издалека ей вторила другая такая же. Когда первые лучи солнца упали на красные скалы, сверчки сразу замолкли.
Потом я долго осматривал каждую веточку, каждый листик низенького терескена. Только здесь мог сидеть таинственный певец. Наконец, легкое движение выдало его, и я увидел продолговатое зеленое тело, стройные тонкие ноги, маленькую головку с темными выразительными глазами, длинные усики и изумительные,
Пришлось потратить еще немало времени на поиски других певцов. Мне повезло, и еще два таких же сверчка попали в плен.
Дома им был предоставлен обширный садок из проволочной сетки. Сверчкам не нравилась новая обстановка. Уж очень они были осторожны, все видели, все слышали и всего пугались. Шум проезжего мимо автомобиля, крики играющих детей, звон посуды, неожиданный свет электрической лампы, телефонный звонок и уж, конечно, передвижение по комнате человека — все настораживало.
Но шли дни, и сверчки, понемногу осваиваясь, перестали бояться. Однажды ночью полились трели звонких колокольчиков и сразу же напомнили стынущую после знойного дня пустыню.
Как всегда беспокоило — чем кормить наших пленников. В садке был сервирован богатый стол вегетарианцев: несколько ягод винограда, кусочки дыни, арбуза, яблок и помидоров. Но все яства остались без внимания. Они оказались слишком необычными.
Тогда в садок я положил немного травы. Сверчки изрядно ее изгрызли, набили свои зеленые животики и, набравшись сил, запели на всю ночь, да так громко, что пришлось прикрыть дверь в комнату.
Трава в садке быстро подсыхала. Иногда ее приходилось обрызгивать через сетку водой. Сверчкам нравился искусственный дождь, они пили капельки влаги, а от смоченной травы шел чудесный аромат, почти такой же, как в жаркий день на сенокосе.
Через открытые окна пение трубачиков разносилось на всю улицу. Прохожие останавливались под нашими окнами и слушали степных музыкантов. Но никто не подозревал, что сверчки сидят в клетке на подоконнике.
Трубачики оказались собственниками. Вскоре садок был разделен на три части, и каждый из трех его обитателей сидел на своем месте, знал только свою территорию и на чужие владения не зарился. Так, видимо, полагалось и на воле. Не зря говорится в старой русской пословице: «Всяк сверчок знай свой шесток».
Как-то садок переставили на освещенное солнцем окно. Пленники тотчас оживились, выбрались наверх и, обогревшись, стали тщательно облизывать лапки. Кстати, так делают и многие кузнечики, только зачем — никто не знает. После солнечных ванн трубачики всю ночь громко распевали. С тех пор стало правилом греть их на окне.
У трубачиков был строгий распорядок дня. Свои концерты они начинали ровно в девять часов вечера. Искусственный свет не играл роли в этом отсчете времени. Они были пунктуальны, даже если окна закрывали шторами и зажигали свет. Сверчки обладали какими-то таинственными внутренними часами, которыми и руководствовались в своей жизни.
Мы все привыкли к распорядку для наших питомцев, и нередко кто-нибудь, услышав трель, удивлялся:
— Неужели уже девять часов!
Или недоумевал:
— Что-то долго не поют сверчки, разве еще нет девяти?
Однажды
Наступила осень. Стали прохладнее ночи. Сверчки пели все реже и тише. Вот замолк один, потом другой. Но третий, самый звонкий, продолжал весело и громко распевать.
Пожелтели на деревьях листья и, опав на землю, зашуршали под ногами. Утрами на землю ложился иней. В пустыне, откуда привезли сверчков, уже свистел холодный ветер, приподнимал с сухой земли столбы пыли и гнал перекати-поле. Трубачики на воле давно закончили свои жизненные дела и погибли, оставив зимовать яички. А наш музыкант не сдавался, и нежная трель колокольчика неслась по ночам из проволочного садка. Замолк он неожиданно в самом конце октября, за день до непогоды, туманов, дождей и первого снега. Спрятался в самую гущу травы и уснул навсегда. И сразу в нашей квартире стало как-то пусто.
Меня всегда интересовали домашние сверчки. Причем, наверное, не столько как ученого. Думаю, что я заинтересовался ими благодаря двум сильным впечатлениям, одно из них — детское.
Глухая станция в Хабаровском крае. Мне приснился страшный сон, и я внезапно проснулся. В доме все спали. За окном блестела луна и на белой стене рисовала переплет рамы. Было тихо. И только из кухни раздавалось пение сверчка. Я прислушался, вскоре почувствовал, что успокоился. Под мерное стрекотание путались мысли, и я незаметно заснул…
Помню, как нам, малышам, не терпелось узнать: почему сверчки живут под печкой? Как его увидеть? Ведь он такой осторожный! Только однажды утром сверчок оказался в тазу и, застигнутый врасплох, стал резко подпрыгивать, пытаясь выбраться. С интересом мы разглядывали пленника. Из сказок мы знали, что у него при себе должна быть маленькая скрипка. «Но куда он ее спрятал?» — недоумевали мы.
Другое воспоминание. Зима сурового 1942 года, воинский эшелон, идущий по долгой сибирской железной дороге, и остановка на станции Ушумун. Ночь, сорокаградусный мороз. Эшелон въехал на территорию санпропускника. Одним из первых я вошел в душевую — громадную залу с многочисленными маленькими кабинами. В душевой было тепло и… слышался громкий хор сверчков. Тогда мне показалось, что зимы нет, а представилась вдруг обширная степь…
Раньше в России в деревне дом'a без сверчка не считались счастливыми, хотя сверчки всегда охотно заселяли жилище и не заставляли себя ждать, забираясь и в дом только что построенный. В народной русской пословице говорится: «Была бы изба, а сверчки будут».
Зимой во время посиделок в долгие зимние вечера под пение сверчков велись длинные, неторопливые разговоры, рассказывались былины, сказки. Сверчки считались неотъемлемыми спутниками уюта, покоя и сердечных, добрососедских отношений. В деревенской тишине пение сверчка раздавалось особенно звонко, эта песня навевала душевный покой, а исполнитель казался очень жизнерадостным. «Веселый, словно сверчок», — говорили про счастливых людей.