Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?
Шрифт:
Гораздо большее беспокойство доставляют внеплановые, неожиданные поручения Центра. Выполняя их, часто приходится ломать голову, причем не только мне, но и легальному резиденту Борису Гордону. Хотя мы действуй самостоятельно, он часто обращается ко мне за помощью.
Вот и последний раз текст письма Гордона, как всегда, был предельно лаконичен: «Просим поручить Брайтенбаху узнать причины ареста гестапо агента А/26. Я уже знал, что 21 января 1935 года полиция арестовала руководителя частного сыскного бюро Ковальчика — агента А/26 с десятилетним стажем сотрудничества
Ковальчик просидел в гестапо около месяца, потом его освободили под подписку, как он объяснил, «что он не будет интересоваться сотрудниками Антикоминтерновского бюро и поможет полиции разыскать того клиента, который обратился к нему с таким заказом».
Все это было странно и подозрительно. Через Ковальчика проверялась практически вся агентура берлинской резидентуры и если Гестаповцы его завербовали, то это могло принести большой ущерб советской разведке. Борис Гордон, как всегда, был категоричен: «Я считаю, что Ковальчик и один из его сотрудников, тоже посидевший в полиции, завербованы. Мы не имеем права поддерживать с ними связь, поскольку можем поставить под удар работу всей резидентуры. Если получим от Брайтенбаха дело на Ковальчика, тогда можно будет решать — продолжать с ним работу или нет».
Да, было над чем поломать голову…
Резкий свисток локомотива вернул Зарубина к действительности. Вагон встряхнуло. Сын заворочался во сне, но утих.
«Видимо поезд вписался в крутой поворот, — мелькнуло в голове у Василия, и мысли его снова вернулись к делам. — Леман, Леман… С ним я встретился теплым мартовским вечером, когда Берлин оживает, открывая двери вечерним посетителям, заполняющим бары и кафе после трудового дня.
Я сам выбрал место и время встречи — в обычном немецком кабачке, который вечером заполняется самой разношерстной публикой. Но пока он был еще пуст.
Я не видел Вилли со времени его болезни, когда он пролежал десять дней в постели, а потом взял отпуск. Я шел на встречу и мысленно его себе представлял — его крепкую, грудастую фигуру, округлое лицо с тяжелым подбородком, его сдержанную улыбку и такую же манеру говорить — обо всем обстоятельно.
Уже около часа я находился в движении, чувствуя напряженное ожидание этого первого момента встречи и обычное сомнение: придет или что-нибудь случилось? Поездив по городу, посетив кинотеатр, оставив возле него свою автомашину, я вышел на стоянку такси.
— Пожалуйста. Кантштрассе и побыстрей…
Вот и мое кафе. Я его специально проехал, чтобы потом вернуться пешком и осмотреть, все ли вокруг спокойно.
Толкаю дверь, вхожу, чуть задерживаюсь у входа и быстро оглядываю зал, вроде ищу себе место. В зале еще тихо и не накурено. Кельнеры, не спеша, разносят пиво.
Ага, вот и Леман. Он сидит слева от входа, лицом ко мне. Второй стул за его столиком слегка отставлен в сторону и на нем лежит его шляпа. Это значит, что все спокойно.
Леман
Я сделал вид, что ищу, и вот, наконец, увидел друга. Он тоже приветливо машет мне рукой. Два приятеля встретились за пивом после работы. Кто скажет сколько таких встреч происходит ежедневно в берлинских кафе. Тысячи? Десятки тысяч? Встречаются приятели, знакомые, деловые люди. И наша встреча абсолютно ничем не выделяется из великого множества подобных свиданий.
Конечно, никакой кельнер не мог предполагать, что каждая деталь этой встречи была заранее продумана и оговорена, и если бы, скажем, шляпы Лемана на ступе не оказалось, значит мне пришлось бы искать другой стол, а свидание было бы перенесено на другой день и другое место.
— Не возражаешь, если я присяду? — спросил я.
— О чем ты спрашиваешь, я уже заждался тебя. Садись дружище! — улыбается Вилли. Я машу кельнеру рукой, показывая пальцами — одно пиво. Он кивнул и через несколько минут кружка светлого с пеной вверху стояла передо мной.
— Как самочувствие, Вилли? — спрашиваю я.
— Понимаешь, ко всему прочему был приступ почек. Боли такие, что я просто терял сознание. Но сейчас уже все позади, — он улыбался. — Спасибо, что помог мне добраться домой тогда!
— Врача вызывали?
— Да, приглашали моего лечащего врача. Он настаивает на серьезном обследовании. Если договорюсь на службе, обязательно его пройду.
— Как жена себя чувствует?
Я внимательно слушал рассказ Вилли о его семейных делах, о здоровье жены, которая тоже часто болеет и в такт согласно покачивал головой. За несколько минут мы успели обменяться условными фразами, подтверждающими, что в его положении все нормально и мы можем переходить ко второй части нашей беседы.
Прежде всего надо было выяснить, имеет ли он при себе материалы для меня. Выяснилось, что после болезни он еще не вошел в ритм жизни отдела, поэтому документальных материалов добыть не смог, но сообщил интересную новость. Оказывается, Геринг под видом охоты совершил неофициальный визит в Польшу и предложил полякам заключить антисоветский альянс. Цель совместный военный поход на Москву. Украина в этом случае станет сферой влияния Польши, а северо-запад России достанется Германии.
Пилсудский отказался, заявив, что у Польши слишком протяженная граница с Советским Союзом, поэтому ей нужен мир, не война.
Я передал Брайтенбаху несколько новых заданий Центра, в том числе постоянно собирать сведения о пребывании в тюрьме лидера компартии Тельмана. Кроме того, передал благодарность руководства за информацию о попытках нацистов совершить путч в Австрии, а также за сведения о конструкторе Зандберге и его ракетах.
Пиво было выпито, мы расплатились и вышли на улицу.
— Есть одно срочное дело, — сказал я, когда мы оказались на улице. — Полицией арестован некий Ковальчик, владелец частного сыскного бюро. Ты его знаешь?