Наш человек в горячей точке

Перишич Роберт

Кто его знает, что Ичо спросил.

Ведущая быстро перешла к другому вопросу из публики.

— Это ж надо, Ичо Камера протырился даже в ряды публики Аны! Не могу поверить! — сказал я.

— Что, кто-то из твоих?

— Я тебе про него рассказывал?

— Нет… Но я поняла, у тебя сразу прорвался диалект.

— Ну да? — Я этого и не заметил. Просто хотел её рассмешить.

* * *

Мальчишками мы говорили: — Смотри, смотри, Ичо Камера! — Мы всегда радовались, ведь всё-таки он был из соседнего села… А наши отцы добавляли: — Чокнутый, а вот ведь, живет себе, в ус не дует!

Ичо им действовал на нервы, он ничем особым не отличался, однако десятилетиями успешно использовал любую возможность появиться в кадре.

У него были свои системы проникновения, и он

много в это вкладывал. На всех футбольных матчах, в которых играл «Хайдук», он пробирался в ту часть трибуны, где было поменьше болельщиков, чтобы в одиночку попасть в камеру и помахать телезрителям рукой. Его знали все операторы, поговаривали, что он им постоянно надоедает, а более осведомленные утверждали, что он платит, чтобы его сняли, ведь Ичо Камера был зажиточным фермером, выращивал салат, причем в больших количествах, а ходил вечно в одном и том же мрачном джемпере и жалкой курточке, так что никто точно не знал, то ли он такой прижимистый, то ли все деньги тратит на поездки за камерой и подкупает технический персонал средств массовой информации. Специализировался он на футболе, потому что, договорившись с оператором, именно здесь можно было легче всего пробиться к широкой публике, при этом особой разборчивостью он не отличался: если оказывался в пробке на месте аварии, то тут же старался пробраться поближе и начинал надоедать фотографам, поэтому в архивах «черной хроники» региональных газет и журналов имеется неустановленное, но достаточно внушительное количество фотографий Ичо Камеры, который «случайно» попал в кадр после столкновения «Лады» и «Пежо», на других снимках можно было увидеть, как он проходит мимо обменного пункта, который ограбили два типа в масках, вероятнее всего наркоманы, ввалившиеся туда среди бела дня и, угрожая пистолетом, потребовавшие от кассирши «достать из сейфа все деньги» и, как было написано в сообщении полиции, «означенные передать им»…

«ДОСТАВАЙ ИЗ СЕЙФА ВСЕ ДЕНЬГИ И ОЗНАЧЕННЫЕ ПЕРЕДАЙ НАМ!» — орут наркоманы, когда Ичо случайно проходит мимо, — именно так в детстве я, деревенский парнишка, представлял себе бурную городскую жизнь.

Ичо Камера пробуждал во мне определенные чувства, он был моей первой связью с огромным миром. Независимо от того, шла ли речь о комментарии болельщика, который, пав духом, покидает стадион после проигрыша в отборочных матчах кубка УЕФА, или о том, что думает случайный прохожий об объединении Германии, Ичо Камера из соседнего села возникал в качестве анонимного гражданина, у которого просто нюх на опросы.

Позже, когда я решил заняться искусством и выработал у себя умение иронично дистанцироваться от всего, именно от всего, мне пришло в голову придумать и реализовать какой-нибудь, как говорится, «проект» с Ичо Камерой, неизвестным героем медиакультуры, и я велел своей младшей сестре вырезать из газет все фотографии с ним и снимать на видео его появления в телевизоре, на что та с радостью согласилась и даже набрала несколько видеосцен и пять-шесть фотографий, но только она подговорила своих одноклассниц тоже следить за ним, как моя мать узнала, чем занимается девочка, и яростно обрушилась на меня, а сестре категорически запретила дальнейшее участие в проекте, словно речь шла о какой-то бесовщине. И только после этого, обдумывая, что делать дальше с моим проектом, я сообразил, что мог бы расспросить самого Ичо Камеру и заглянуть в его архив, ведь у него, осенило меня, наверняка всё задокументировано. В то лето, когда начиналась война, я как-то раз из окна автобуса, увидев, что он выходит из магазина, успел выскочить, догнал его и представился, но Ичо Камера только мрачно глянул на меня и продолжал идти, высокомерный, как настоящая звезда. Я слегка отстал, но продолжал следовать за ним на расстоянии шага, как какой-нибудь папарацци, имея в виду объяснить, что у меня за проект и какая это удача, что он из года в год попадает в квоту случайных прохожих, что это своего рода деконструкция системы, и так до тех пор, пока он не остановился и не сказал: «Вали отсюда, а то ща как пну ногой!»

Вот болван! Вот больной… ведь действительно верит, что он бог знает кто такой… Так я думал, глядя ему в спину, и мне больше не казалось, что он симпатичный тип, скорее всего, это просто симптом какой-то болезни.

Я был ужасно зол, потому что знал, что без сотрудничества с ним не сумею реализовать мой проект, который, как я предполагал, должен меня прославить.

После той встречи я охладел к своему первому проекту, одному из многих, которые я не довел до конца, а кроме того, началась война и разные случайные прохожие начали погибать, становясь медийными героями дня, пока их не стало уж слишком много… Я больше не слежу за футболом, не читаю региональных газет и уже давно не видел Ичо Камеру, пока тот сегодня не появился в послеполуденном talk show Аны, несомненно добравшись до города поездом, чтобы оказаться среди публики, выиграть борьбу за микрофон и спросить что-то невразумительное.

Я рассказал всё это Сане… Она смеялась и качала головой, думая, что я преувеличиваю… И тут в конце передачи камера еще раз скользнула по публике, и Ичо успел помахать рукой…

— Что я тебе говорил! — сказал я.

Дочь Кураж

Я чуток вздремнул, а когда открыл глаза, увидел её со спины, перед зеркалом: она пела, очень тихо, хрипловатым голосом, аккомпанируя себе на несуществующей гитаре.

«Некогда, весною моих лет младых Думала и я — я растение особое. Не как любая дочь-крестьянка, При моем-то виде и таланте И стремленье к высшему чему-то…»

Она потряхивала головой и играла на воздушной гитаре, а потом заметила меня за спиной и стыдливо улыбнулась.

— Сладкая моя, — сказал я тихо, как какой-нибудь педофил. И поцеловал её в щеку.

— Ох, ох, — сказала она. — Мне не надо быть сладкой. Я должна выглядеть… дерзко.

— Сорри, я не сообразил…

— Ладно, ладно, — сказала она. — Мне пора идти.

— Уже?

— Ты проспал два часа.

— Ого!

— Сегодня пройдем целиком всё, первый раз.

— Всё будет о’кей, — сказал я и обнял её.

Она уже два месяца репетирует спектакль «Дочь Кураж и её дети». Её первая главная роль на большой сцене. Режиссер Инго Гриншгль, который сделал своего рода свободную обработку Брехта. Саня была «дочь Кураж», а «дети» был её бэнд, с которым она выступала на линии фронта. Всё происходит в годы некой «тридцатилетней войны». Действие проскальзывало из семнадцатого века в двадцать первый. Всё было немного хаотично, как и бывает у авангардистов. Всю эту историю я до конца не понимал, но, как говорится, в этом что-то было.

Дочь Кураж — певица, frontwoman бэнда… Единственное, чего хотел бэнд, это «жить и играть», а некую Комору, которая организовывала им концерты, заботили имидж армии и трактовка войны. «Дочь Кураж и её детей» показывали по всему «восточному фронту», а неприятель «не любил ни рок, ни Запад», так что создавалось впечатление, что бэнд играет какую-то роль в столкновении культур. Неким высшим сферам, где действовала Комора, такие понятия были необходимы. «Дети» обо всём этом, разумеется, ничего не знают, и бэнд выступает на пустошах и заброшенных полях перед военными, хотя большинство солдат охотнее слушали бы что-то другое, весёлое или патетичное, для души, а не этот их punk-rock… Со временем бэнд приспосабливается к публике и начинает исполнять песни по заявкам. Дочь Кураж соглашается на всё, только бы сохранить бэнд, потому что некоторые из музыкантов хотят присоединиться к армии и попробовать свои силы в настоящей борьбе. Она пытается остановить их даже с помощью секса, но бэнд продолжает редеть, и в конце концов она остается только с ударником и продолжает выступать как панк-стриптизерша… В конце спектакля, под дикие звуки взбесившегося барабана, она должна показать обнаженную грудь. После этого всё тонет в темноте.

Инго выбрал Саню, потому что на прослушивании надо было показать сиськи, которые фигурировали в последней сцене, а известные актрисы объявили бойкот такому унижению. Заявились только начинающие и пара эксгибиционисток. Так Саня получила свою первую главную роль, и тут же посыпались остроумные комментарии про этот единственный случай, когда роль официально отдали актрисе за красивую грудь. Саня знала, ей надо сыграть блестяще, иначе её карьера на самом старте пойдет то вкривь, то вкось, а сама она в нашем небольшом театральном сообществе станет метафорой сисек в главной роли.