Наш цвет зеленый
Шрифт:
«Вот оно, первое испытание в моей жизни»,- думал молодой врач.
Всего лишь пару месяцев назад он прибыл на базу. Да, не раз делал он решительное движение скальпелем над человеческим телом. Но это было в анатомическом театре, и человека тогда не было - перед ним было мертвое тело. А здесь…
Катер бросало из стороны в сторону. Волны хрипло накатывались на борт крохотного корабля, пытаясь опрокинуть его. Они глухо разбивались о палубу, и эти удары доносились в каюту, словно далекие удары гонга.
Раздумывать было некогда. Врач поймал на себе напряженные взгляды
И тогда он почувствовал то пока еще неизъяснимое, по крепнущее ощущение уверенности, он понял: сейчас все зависит от того решения, которое примет он, еще безусый, неопытный, измученный морской болезнью военврач.
– Кастрюлю кипятку!-коротко бросил Богомолов.- Со стола все снять. Боцман, чистые простыни. Мыть руки… Валя, готовить инструмент,-почти грубо бросил он фельдшеру Федоровой.
И но тому, как молча и торопливо скрылся старшина 2-й статьи Павел Белов, и по короткому, как вспышка света, взгляду, брошенному на него матросами, Богомолов понял, что он поступил правильно.
Катер метался по волнам. Природа словно издевалась над крохотным суденышком, задавая ему невыносимую трепку. Вахтенный повернул судно носом навстречу волне и, стиснув зубы, таранил гребни набегающих валов. Судно выровнялось и, словно галопирующий конь, глухо плюхалось с волны на волну.
А в капитанской каюте происходило почти невероятное. Четыре матроса строго, словно но команде «смирно», стояли вокруг небольшого капитанского стола, придерживая обнаженное тело умирающего человека.
Никто не видел его лица, прикрытого маской. Валя Федорова, подтянутая, строгая, одетая в белый халат, в тонких резиновых перчатках, пыталась разложить на куске марли вынутый из кипящей кастрюли инструмент.
Стол, потолок, пол качались у врача перед глазами. Голова кружилась. Но какая-то железная, непоколебимая ясность вдруг внезапно охватила его сознание. Он даже удивился, откуда это пришло. Пришло впервые в его короткой жизни. И в еще более короткой хирургической практике.
– Пульс!
– почти выкрикнул он.
– Учащенный,- басом ответил Белов.
– Скальпель!
– прокричал Богомолов фельдшеру.
Холодный металл коснулся разгоряченного тела человека. Но
скальпель скользнул уверенно. Рука казалась Богомолову чужой. Она была холодна и спокойна.
И слово «щипцы» он произнес почти шепотом. Но матрос, стоявший возле кастрюли с кипятком, услышал этот шепот, несмотря на глухие удары волн и свист ветра над океаном.
Операция длилась полтора часа. Где-то в углу молоденький матрос Васильев, по-детски всхлипнув, осел на пол. Хирург не обратил на него внимания - и не такое бывало в анатомичке с молодыми студентами. Боцман Белов, до крови закусив губу, всматривался в открытую рапу на теле Осипова, не выпуская его пульса. Сердце билось учащенно, но билось, а это главное.
Богомолов действовал спокойно. Словно автоматически, двигались его руки, и в сознании его сама по себе возникала цепочка основных действий, которые он должен был сделать. Руки хирурга подчинялись этому внутреннему спокойному голосу, руководившему
Когда через полтора часа Богомолов снял перчатки п, почти не глядя, бросил их в то же самое ведро с окровавленной ватой и кусками марли, оп уже был совершенно спокоен.
«Только бы не было инфекции,- напряженно думал оп.- Все остальное я сделал правильно. Промыл кишечник, зашил полость. Два укола взбодрили усталое сердце больного».
Океан бесновался и неистовствовал. Вахтенный, стоявший у руля, таранил волны, вглядываясь сквозь забрызганное стекло в пляшущую перед глазами линию горизонта. Но он улыбался. Улыбался боцман, грубовато разглаживая шершавой ладонью седые виски. Застенчиво, по-детски улыбался матрос Васильев под чуть насмешливыми взглядами товарищей. Улыбалась Валя.
Но улыбался лишь молодой хирург. Он сидел обмякший и обессиленный возле своего первого пациента, которому он спас жизнь. Сидел, даже не догадываясь о том, что вся команда пограничного катера будет отныне с уважением глядеть на него, молодого и безусого, прошедшего первое испытание на мужество.
СЕГОДНЯ ШТОРМ ИТ
Черт возьми, однако сегодня штормит!
– выругался командир сторожевого корабля, вглядываясь в горизонт.
Корабль только что вышел из-за бетонного тела пирса, и холодные волны, украшенные белыми гребешками, начали безжалостно бросать его из стороны в сторону.
Командир корабля только что получил распоряжение немедленно выходить в море. В пределах двенадцатимильной полосы обнаружены недавно поставленные сети с радиобуями. На карте даны точные координаты - японская шхуна должна скоро возвратиться.
«Что-то осмелели за последнее время капитаны этих маленьких рыбачьих шхун,- думал командир корабля.- Все чаще заходят они из нейтральных вод в советские. Словно не знают, что за нарушение территориальных вод капитан шхуны может быть осужден на срок до трех лет».
Конечно, японские рыбаки отлично знают это. По они все чаще идут на риск. Несколько удачных уловов оправдают содержание семьи осужденного капитана. Много ли им надо - рыбацкой семье. Компания платит, если капитан идет на риск. А он-то идет довольно часто. Командиру корабля Свиридову уже приходилось встречаться с японскими моряками, дважды осужденными за нарушение государственной границы.
Сторожевик плюхается с волны на волну. Пенистые волны заливают палубу. Солевые брызги падают на стекло. И если бы не вращающийся диск, вряд ли штурвальный мог разглядеть вспененный волнами, пляшущий горизонт.
– Ну вот, уже недалеко,- громко говорит капитан-лейтенант Свиридов, скользя глазами по карте.
И вдруг командир корабля замечает: то пропадая между волн, то вырываясь на штормящую поверхность, у горизонта танцует и бьется небольшая японская шхуна. Но, конечно, ориентируясь на радиобуй, отмечающий расположение сетей: она пришла за добычей.