Наш последний эшелон
Шрифт:
– Так их и надо, гадов всяких.
– Почему они гады-то? Они на жизнь себе зарабатывают. Я вот тоже подумываю заняться чем-нибудь. На одной сгущенке знаешь сколько люди загребают! Тоже на легковушках мотаются в Минусинск, с поездов закупают…
Я хмыкнул:
– Давай-давай! Попытка не пытка.
Забрав Леру с пирожками, рванули за город. Лера на меня дуется за вчерашнее, почти не замечает. Я вообще не склонен разговаривать, сижу на заднем сиденье, смотрю в окно, думаю. Лера общается с Бобом:
–
– Естественно, где Игорек ленков тогда натаскал. Помнишь?
Лера вспомнила и аж захлопала в ладоши от восторга.
– А с чем пирожки? – в свою очередь спросил Боб.
– С луком, яйцами есть, с мясом, с повидлом. Газировку взяла. – И не забыла меня поддеть: – Только ее, кажется, Рома не пьет.
– Почему? – Боб удивился.
– Не знаю. Он и мороженого не ест. Из принципа.
Боб хохотнул. Я же поинтересовался у нее:
– А почему ты, Валерия, не на работе сегодня?
Она повела плечами, лицо (заметил в зеркало) стало кислым.
– Оставила, отказалась. Вчера больше убытков получилось. Половина растаяла, недостача к тому же…
– Бедняжка, – вздохнул я. – Что ж, на ошибках учатся. Как говорится – первый блин комом.
Лера вспыхнула, повернулась ко мне. Назрела перебранка. Боб встрял:
– Хорош, давайте замнем. На рыбалку едем, господа!
Он приобнял Леру, та растаяла (или сделала вид), заулыбалась.
– Все, я больше не раздражаюсь, – пообещала. – А мне от Игоря сегодня письмо. И фотография есть. Вот, Борь, смотри, красавец какой! Это он на учениях.
За окном плыла холмистая степь, добротно выжженная июньским солнышком.
Остановились в укромном месте, у затончика. Течение здесь слабое, берег песчаный, с несколькими кустиками тальника.
Лера в затяжном восторге.
Боб выдал каждому по удочке. Я попросил у него еще свинца, утяжелил грузило, переделал свою в донку.
– Да здесь на ходовушку надо! – противился Боб, но потом отстал.
Я забросил, вставил удилище в найденный рогач и отвернулся от всех, глядел на середину реки, где течение быстрое, даже бешеное, можно сказать, где бурлит и пенится вечно беспокойная вода.
Расположились неподалеку друг от друга. Лера закинула несколько раз, запутала снасть, отложила удочку и сняла платье. Оказалась в купальнике. Как раз и солнце вырвалось из-за туч. Я, конечно, инстинктивно косился на девушку, заволновался. Она сидела на песочке, подставив лучам плечи и личико. Боб же напряженно следил за поплавком, выискивал лучшее место для клева. Он первым и поймал.
Помаявшись душой, поползав глазами там и сям, я снова уставился на быстрину. Только-только стал погружаться в созерцание потока, как услышал сдавленный оклик Боба:
– Клюет! Спишь, что ли?!
Выдернул снасть. На крючке болтается тощий пескарик. Даже не особенно и пытается сорваться. Я снял его, подержал в руке. Глупая, бедная рыбка! Круглый испуганный глаз глядит на меня, рот с двумя усинами открывается и закрывается. Жабры
– На фига? – удивляется Боб.
– Пусть живет, – отвечаю, – если сможет.
Пескарик всплыл метрах в трех от берега, полежал на боку с минуту. Очухался, завилял хвостом и ушел в глубину. Может, и выживет, вернется к нормальной жизни на время. Отложит икринок, порадуется немного червячкам и мошкам, а потом попадет в щуку или на очередной крючок.
Я дома. Лежу на диване в своей комнате. В своем смехотворном, хрупком убежище. Сил нет. Тихо работает магнитофон, поет Виктор Цой юным голосом:
Вечер наступает медленнее, чем всегда,
Утром ночь затухает, как звезда,
Я начинаю день и кончаю ночь.
24 круга – прочь, 24 круга – прочь.
Десятилетняя давность. Тогда я был маленьким и наивным. Я, как все дети, скорей хотел повзрослеть. А теперь я все понял и не хочу. Уткнуться в подушку и ничего не видеть, не знать, не думать ни о чем никогда.
Я получил письмо от себя себе.
Я получил чистый лист, он зовет к тебе,
Я не знаю, кто из вас мог бы мне помочь,
24 круга – прочь, 24 круга – прочь.
Беда в том, что человек потому и человек, что не может успокоиться. То и дело ищет, совершает непоправимые поступки, но понимает это, лишь когда поздно изменить и исправить. Когда конец. Еще беда в том, что ему нужны блага. Деньги. Деньги – непоколебимый источник всех благ. Магнитофон, унитаз, истину, любовь, славу можно купить. Легко. Каждый день подкупать толпу, и тебя скоро сделают богом. Легко. Главное – с совестью примириться. А лучше – прикончить. Этот, чья песня навела меня на мысли, прикончил ее вместе с телом. Понял, что зашел не туда, – и прикончил.
Я – свой сын, свой отец, свой друг, свой враг.
Я боюсь сделать этот последний шаг.
Уходи, день, уходи, ночь.
24 круга – прочь, 24 круга – прочь.
Юность, по всей видимости, – достаточно чистый и обманчиво притягательный трамплин в беспросветно грязную лужу дальнейшей жизни. Жизнь – это рынок. Раньше был черным, а теперь легальный, без доли морального риска. Все можно. Не нарушай только закон: товар-деньги-товар. И все будет – о’кэй! Больше никаких оговорок. Чтобы жить, пойми ты, дурак, нужно что-либо продавать. Свои силы, тело, мозги, талант, душу. Все подряд, все, что имеется, лишь бы спрос был. Каких сил стоит не участвовать! О-о! Тяжелей, чем выполнить парочку заповедей Спасителя. Тяжелей, да.