Наша компания
Шрифт:
— Теперь увидим, где чья шапка окажется, — довольный, сказал старик Ефремыч, пряча ключ в карман тулупа и поглядывая на усадьбу священника. В усадьбе по-прежнему мерцали огни керосиновых ламп и слышался гомон пьяных гостей.
4
Кони бежали легким шагом, ходко тянули дорожные санки с широкими подрезами. В санках, в густых стеблях обмолоченной ржи, был спрятан цинковый ящик
Архив перевозили на новую явку в соседний поселок, чтобы скрыться от полицейских, если их все-таки приведет церковный староста.
ДОПРОС КОММУНИСТОВ
Никто из белых офицеров не знал их имен.
Это были женщина и мужчина, два бойца Красной гвардии, два коммуниста.
То, что они коммунисты, они сказали сами.
Но больше ничего говорить не захотели: где находится их революционный рабочий отряд, сколько в нем штыков и пулеметных тачанок, кто командир, а главное, что обозначают непонятные слова в донесении, которое они везли в город в подпольный штаб большевиков и которое не успели уничтожить, когда их схватили.
Старый седой генерал сидит в золоченом ореховом кресле.
Его помощник уже долгие минуты вертит в нервных надушенных пальцах обтрепанное, пропахшее овчиной донесение и разглядывает через стекло черепахового монокля.
Генерал сдерживает себя.
Но генерала все назойливее раздражают эти двое, их решительное упорство. Ведь им, этим коммунистам, обещана жизнь и, может быть, даже свобода, если они ответят на все вопросы и помогут разобраться в донесении.
Коммунисты молчат. Молчат оба — и женщина и мужчина.
Генерал опустил голову, нахмурился, расстегнул ворот кителя.
В кабинете на полу — богатый бухарский ковер, и посреди ковра стоят эти двое в грубых сыромятных ботинках.
«Мерзавцы!»
«Чернь!»
«Совдепы!»
И вдруг старый генерал, разом потеряв самообладание, вскочил с кресла и визгливо закричал, затрясся:
— Под кирпич! И ее тоже, — показал он на женщину. — Обоих под кирпич!
Помощник от неожиданности уронил свой черепаховый монокль.
У часового в дверях от взбешенного генеральского голоса задрожала в руках винтовка. Он плотнее прижал ее к ноге.
— Под кирпич! — хрипел генерал, наливаясь багровым жаром. — Пока не заговорят! Пока не запросят у меня пощады! — И он уставился в глаза этим двоим.
Хотя бы тень страха увидеть! Но страха у них по-прежнему нет.
Генерал, перебарывая одышку и хрипоту в горле, вновь опустился в золоченое ореховое кресло.
Громко скрипнули, смялись пружины шелкового сиденья.
Генерал понял: эти двое будут молчать не только под кирпичами, которые им навалят на грудь, но и перед стволами винтовок, когда их поведут на расстрел, потому что они бойцы Революции, потому что они коммунисты!
ТАК НАДО!
Генерал Деникин двигался к Москве.
В городе Негребецке, в котором находился штаб его армии, стояли отборные офицерские полки, бронированные мотовагоны, танки, аэропланы для разведки.
Почти ежедневно в центре города перед собором Христа Спасителя совершались пышные молебны.
Из собора выходили священники, тяжело обряженные в серебро и золото, и чадили из курильниц ладаном.
Осипший, разбитый старостью бас протодьякона призывал дворянское воинство идти «освобождать» от большевиков Москву.
Замерли шеренги пехотных офицеров и улан. На конях выпрямились генералы, придерживая у седел курчавые папахи.
Среди народа, который стекался к собору поглядеть на очерёдной молебен, можно было видеть высокую красивую женщину в кружевных перчатках и в модном костюме. Женщина держала за руку маленького мальчика в бархатной куртке и в коротких штанах.
Казалось, что женщина слушает призывы церковников. Но она их не слушала. Она отыскивала глазами знакомого всадника, вахмистра в погонах.
Вот нашла.
Вахмистр тоже ее заметил и медленно провел рукой по волосам.
Женщина в ответ слегка кивнула и, не дождавшись конца молебна, покинула вместе с мальчиком соборную площадь.
Вахмистр был членом большевистской партии и в армии Деникина служил по специальному заданию ревкома Южного фронта.
Женщину в кружевных перчатках звали Верой Александровной. Она тоже была членом большевистской партии и тоже выполняла задание ревкома.
А мальчик в бархатной куртке и в коротких штанах был ее сын. Звали его Юрашей.
После встречи на соборной площади Вера Александровна знала, что в подвале бакалейной лавки братьев Леваковских вахмистр приготовил для нее бомбы, в знак чего он и провел рукой по волосам.
Бомбы вахмистр доставал на складах Деникина. Их необходимо было переправлять в глубокий тыл белой армии, в город Нижний Валуйск, для диверсионного отряда Красной гвардии.
Бомбы переправляла Вера Александровна.
* * *
Поезд в Нижний Валуйск отходил ночью.
Вокзал был переполнен военными, штатскими и разными беженцами с картонками и саквояжами.
Вера Александровна поднялась с Юрашей в жесткий вагон. В одной руке она несла перетянутый ремнями детский матрац, а в другой — небольшой чемодан.
В вагоне, в зачерненных копотью фонарях, свечи горели слабо. В пробитые пулями стекла задувал ветер.
Вера Александровна отыскала свободную верхнюю полку, постелила на ней матрац и уложила сына.
— Спи, Юраша.
А сама устроилась внизу у окна.