Наше дело правое
Шрифт:
Накануне, уже под вечер, Саорм закончил серебряную чашу для Возлияния Ратмару.
Позволить себе заказать дорогое изделие из драгоценных металлов могли не многие. Обращались все больше по мелочи: обручальное колечко, простые сережки для возлюбленной, незамысловатый браслет для жены. Душа же гнома тянулась к большему; ради праздника Созерцания и во славу Динхадара он готов был поработать и потратиться.
Встал гном позднее обычного. Работа в кузне его не ждала. Но именно туда Саорм собирался первым делом. Сегодня огонь в кузнечном горне становился священным. Именно его жгучим языкам предстояло опробовать подношения
Новый шелковый жилет, начищенные до блеска сапоги, пояс с крупным жемчугом и холщовая торба с подношениями: бутыль лучшего южнодароэрского вина, несколько кусков вяленого мяса, горсть пшеничного зерна и немного благовонного ладана были приготовлены загодя. Потому, не теряя времени, одевшись, причесав бороду и бережно взяв в руки чеканного серебра чашу и торбу, Саорм прямиком направился исполнить положенный ритуал.
До кузни, стоящей на случай пожара чуть в стороне от остальных построек на берегу мелкой речки, нужно было сделать пару дюжин шагов по склону низкого пригорка.
Гном задержался на крыльце. Вдохнув морозный воздух полной грудью, он вскинул голову к бездонному небу и блаженно зажмурился.
Сентиментальностью и излишней поэтичностью племя Саорма не обладало. Но сейчас можно было быть другим. Строки гимна сами собой искрами вспыхивали в памяти и просились наружу, поторапливая разжечь священный огонь. Кузнец, довольно бормоча в бороду первые строфы, сбежал по ступеням, бодро оглянулся по сторонам и, пораженный увиденным, замер.
В прихрамывающей фигуре, устало бредущей вдоль берега речки, для постороннего зрителя не было ничего особо необычного. Разве что селяне с первого взгляда признали бы в идущем чужака, но не более того. Гнома же точно обдало ледяным порывом злого горного ветра. Он видел родича. Мало того, Женщину, что в дюжину раз было невероятней, чем снова увидеть, после стольких лет, соплеменника-мужчину. Ни один гном на свете, будь то брат, отец, дядя или любой другой родич, никогда в жизни не отпустил бы женщину куда-либо без сопровождения.
От одной мысли, что в эту глушь каким-то немыслимым образом занесло одинокую гномку, Саорму стало дурно. Ворох самых различных чувств взметнулся буйной вспышкой в душе. Он был восторженно обрадован и благодарен за подобное благоволение Динхадара и в то же время — удивлен, крайне возмущен, растерян и насторожен.
Но как бы там ни было, Саорм со всех ног бросился навстречу нежданной гостье. Когда же он в считаные мгновения оказался подле соплеменницы, к букету его противоречивых ощущений добавился испуг. Лицо одетой в грязные лохмотья гномки было бледно и измученно. Она еле удерживала у груди продолговатый сверток и лишь чудом не падала.
Только кузнец успел подхватить сверток, как обессиленная гномка, покачнувшись и попытавшись зацепиться за его плечо, с гортанным выдохом осела к его ногам.
Сверток в руках вяло шевелился. С тревожным трепетом в сердце мастер заглянул в него и второй раз за утро был потрясен до глубины души: изредка моргая, на бородача испуганно смотрел круглолицый сероглазый малыш. Человеческий малыш! Это было страшнее всего.
Голова Саорма закружилась. Только усилием воли кузнец вытолкнул прочь все бессмысленные вопросы. Сейчас он должен был в первую очередь позаботиться о бесчувственной женщине и начинающем беспокойно подавать
Чтоб добраться до порога дома, кузнецу пришлось поднапрячься.
Только устроив на своей кровати гномку и оглушительно верещащего ребенка, мастер вспомнил о забытом ритуале. Чаша и торба бесхозно лежали тут же у крыльца. Саорм в нерешительности — что важнее в данный момент — топтался на месте, но пронзительный детский визг, вырвавшийся из приоткрытой двери, распутал хаотично скакавшие мысли. Более не медля, гном поспешил в Тихвин. Там, на другом конце поселка, ближе к лесу, жила местная ведунья.
Добрался Саорм до знахарки быстро. Хоть и бежал огородами по окраине селения. Ни к чему было тихвинцам знать, куда и зачем спешит кузнец.
Уговорить престарелую ведунью без расспросов и промедления отправиться в дом гнома оказалось непросто. Ворчливая старуха, настороженно косясь на небывало взволнованного кузнеца, напрочь отказывалась понять, почему от нее требуют срочно следовать за ним, да еще по бездорожью, околицами. Только после обещанного ей золотого иррна она перестала препираться, собрала кое-какие травы в лукошко и, усердно постукивая по земле клюкой, поплелась вслед за мастером, в нетерпении готовым посадить медлительную старуху себе на плечи и как можно быстрее доставить ее к реке.
Оказавшись у постели гномки, знахарка, ничего не объясняя, сейчас же выдворила обескураженного Саорма за дверь.
Теперь у мастера было время для обряда и раздумий. Но недавнего торжественного настроя как не бывало. Он суетливо разжег огонь, в задумчивости без положенного порядка и благоговения набросал в сердито разгоревшееся пламя подношения. Вместо слов гимна в голове толклись совсем другие мысли. А когда вылитое из чаши на зашипевшие угли вино чуть полностью не погасило огонь, Саорм торопливо постарался выдавить из памяти несколько строк гимна и, оправдываясь сложившейся ситуацией, поспешил оставить кузню.
Мастер, заведя руки за спину, нервно мерил шагами двор перед закрытой дверью в дом. То, что гномка появилась в здешнем краю одна и в таком плачевном состоянии, сильно тревожило его. Но ее ноша беспокоила кузнеца куда больше. Он был в смятении и растерянности: «Каким образом человеческое дитя оказалось в ее руках? Что это могло значить? Что подумают и как себя поведут селяне, узнай они о случившемся?»
Лишь в одном Саорм был уверен — ни при каких обстоятельствах гномы не должны вмешиваться в людские дела. Он уже сомневался в правильности решения пригласить знахарку. Она, конечно, малоразговорчива, но подобное событие могло заставить разговориться даже ее. Разве что попытаться купить ее молчание?
Определенно — от ребенка следовало избавиться, и немедленно. Но даже думать о том, чтоб выгнать соплеменницу, что бы она ни свершила и какое бы злодеяние ни загнало ее сюда, казалось мастеру святотатством.
Решение пришло неожиданно. Саорм широким шагом направился к крыльцу, но ведунья сама открыла перед ним дверь.
— Проходи, — сухо проговорила она, кивком приглашая идти за собой.
Занавесь скрывала от взгляда гнома кровать и негромко агукающего малыша. Но низкий бархатный голос гномки, изредка говорящий ребенку что-то успокаивающее, был хорошо слышен.