Наше послевоенное
Шрифт:
Приходя утром на корты, Озеров обязательно здоровался со всеми за руку, знакомыми, незнакомыми, мужчинами, женщинами. Однажды принес газету с фотографией членов правительства на трибуне и предлагал 25 рублей тому, кто скажет, что это за молодой парень стоит вместе с правителями и их приближенными на трибуне мавзолея. Народ с интересом разглядывал снимок, но предположений не было, и 25 рублей остались в кармане у Озерова.
Мы, дети, не очень любили, когда приезжий народ мешал нам играть, но знаменитый комментатор был с таким искрометным чувством юмора, что к нему наше нерасположение не относилось, и даже Вовка Шавлис, наш чемпион, играл с Озеровым.
Батуми
10 класс, 1963-1964 гг
Мама купила материал на оконные занавески - белый поплин с крупными желтыми цветами в корзинках, - и я сшила себе из него юбку, а из подола старого детского платья, из шелкового репса - желтенькую блузку. Ворот случайно получился лодочкой, но оказалось, что мне это идет. А в Тбилиси, когда мы ездили на соревнования, мы с Зойкой купили себе на рынке за 25 рублей туфли-лодочки, мокасинчиками и с бантиками, тоже желтенькие. Вот я утром встану, выпью чаю с бутербродом, напудрю нос в маленькое круглое зеркальце, покидаю с веревки спортивное бельишко в сумку и иду по утренней прохладе на тренировку, вполне довольная собой и счастливая. И так 8 месяцев в году - тепло, светит солнце, и в декабре на розовых кустах на бульваре во второй раз расцветают розы. Я уже не скучаю по настоящей зиме, не вспоминаю запаха замерзшей земли, в холодное время года я хожу в обыкновенном демисезонном пальто, и весна у меня ассоциируется не с таянием снега, а с цветением глициний на улицах и на балконах батумских домов. Я люблю мягкие теплые южные вечера, темные, как чернила, без всяких сумерек ночи. Летом мы спим под простынями - и то жарко, а зимой отапливаемся печкой-буржуйкой, но ставим ее далеко не каждый год, только в холодную зиму. И тем не менее я мечтаю вырваться отсюда, из этой сказки и поехать куда-то в большой мир, в Москву, делать там какие-то большие и важные дела, туда, на север, отсюда, где все так тихо, где жизнь плавно течет и где события - это рождение ребенка, свадьба да похороны.
Летом перед десятым классом на корты зачастила Варданашвили. Любила залезать на вышку, судить игры, иногда пыталась играть в теннис. Получалось у нее хорошо, она легко двигалась по площадке, ловко отбивала мячи.
Я далеко не сразу поняла, почему Нелька к нам заглядывает. Но Зойка как-то лукаво посмеивалась и давала Нельке понять, что разгадала цель ее визитов.
Наконец, с запозданием, и я поняла, что у Нельки роман с Ниазом Жордания.
Чернобровый и румяный красавец Ниаз сначала играл с нами за школьников, а после окончания школы был полгода, после Миши, у нас за тренера. Характер у него был вспыльчивый, неустойчивый и, зная неукротимый его нрав, я удивлялаяь, как Нелька решилась серьезно им увлечься.
В десятом классе нам было по шестнадцать, и для многих началась пора романов. Нелли влюбилась в Ниаза, Зойка - в Славку, я - в Гоги Бокерия. Зойка Меликян дружила с Артуром еще с восьмого класса, периодически ссорилась с ним, иногда на несколько месяцев, и подробно рассказывала нам с Зойкой, как продвигаются их отношения. Алик бегал за восьмиклассницей
Главное, Софа ничего не должна была говорить нам с Зойкой, и мы не знали про эти вечерние свидания. До поры до времени, естественно.
А когда Зойка узнала, то безумно обиделась на Софку - не потому, что та сошлась с Наташкой, а потому что тайком от нас.
Почему тайком? Почему скрытно? Вот что оскорбляло Зойку.
Но Софа клялась, что она это делала по просьбе Наташки.
– Ей же нужно с кем-то поделиться своими проблемами, - оправдывалась Софа, - но она не хотела, чтобы вы об этом знали.
Наташка и Софа учились вместе с первого класса, у них были детские дружеские отношения и до нашего прихода в класс, просто они возобновились, вот и все, так казалось мне.
Я была занята учебой в художке, беготней на тренировки. Еще математический кружок с выпускным классом Медеи, - в общем, у меня не было времени вникать в эту проблему.
Мне не казалось это таким важным, как Зойке, и тем более не представлялось предательством.
Еще в девятом классе Зойка незаметно сошлась с Ларисой Дурандиной, которая появилась в нашем классе позже, чем мы с Зойкой. Вся в мелких кудряшках, курносая и улыбчивая Лариска была кокетлива. Ее тоненький щебечущий голосок и веселый рассыпающийся смех располагал окружающих.
Софа ее невзлюбила, ревнуя Зойку к ней.
Лариска была немного как бы без царя в голове, и могла, разговаривая с парнем, задрать подол и поправить чулок, как ни в чем не бывало.
Папа Лариски был военный, и они приехали из России, там были одни нравы, а здесь другие, но Лара просто не желала этого замечать.
Мне Лара нравилась, хотя временами и шокировала меня, и я, Зойка и Лариска, случалось, проводили время вместе, но Софы, четвертой, с нами не было.
Помню, мы в гостях у Ларисы первого мая. Она угощала нас малюсенькими сочными пельменями и водкой, которую я пила первый раз в жизни и тут же так окосела, что пришлось прилечь. На наших вечеринках с классом всегда было только вино, иногда коньяк для ребят.
Водка мне не понравилась, как на вкус, так и по своему воздействию, но Зойка с Ларисой только посмеялись надо мной.
Как-то раз, забежав в нашу классную комнату после уроков, я увидела взрослую девушку странного вида: в ее длинной косе был вплетен бантик, как у пятиклассницы, а на ногах были умильные носочки и белые тапочки.
Точь-в-точь активистка-комсомолка, из фильмов довоенных лет.
Верушка сказала гордо, обращаясь ко мне:
– А это мой предыдущий выпуск.
Ей, конечно, было приятно, что не забыли, навещают.
– Мы всегда были самыми лучшими у Веры Павловны в школе, - с вызовом сказала мне противная девица.
– Мы тоже самые лучшие, - в тон ей, приблизительно так, как говорят "cам дурак", ответила я и быстро вышла.
Я поняла, какой я не хочу быть в недалеком будущем, - я не хочу походить на эту энергичную правильную девицу.
Демкина как-то хвасталась, что какой-то молодой человек, влюбившийся в одну из ее учениц, со слезами на глазах благодарил ее:
– Вы растите белых ворон, - говорил он ей, по-видимому, всхлипывая.