Наше преступление
Шрифт:
По промыслу Божию день 23 марта 1995 года мы проводим с Наташей на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, без которого нет русского Парижа. На наше счастье, светит яркое и теплое солнце, а посетителей почти нет. Но, к сожалению, закрыта кладбищенская церковь, на вратах которой объявление о предстоящих поминках пастора Игоря Верника и сборе русской диаспоры. Уже приведены в порядок кочующие досель могилы Виктора Некрасова и Андрея Тарковского. Находим могилы Бунина, Мережковского, Гиппиус, отца Сергия Булгакова... Вот оно, наше русское общество, наша многострадальная Россия... Такой большой и величественный на снимках памятник Добровольческой армии в жизни кажется гораздо скромнее. От могил донских, кубанских, терских казаков, участников Ледяного похода, захороненных здесь, уйти нет сил: мне кажется, каждый из них мог знать своего собрата, русского
Вернувшись в Москву, по возможности деликатно напоминаю Павлу по телефону о поездке в Пайерн. Но напоминать ему не надо: ждет, соблюдая этикет, приглашения Мартина. И наконец звонок из Цюриха: есть архив, есть даже посылка из Америки. Почерк в рукописях очень неразборчив, орфография старая, с «ятями» и «ерами», так что работы много. И уже через неделю с оказией получаю большой конверт бумаг, хранящихся у Владыки Серафима. Среди них – московский телефон Анзимировых – родственников первой жены Ивана Александровича – Нины Владимировны, матери Владыки. Какая новая радость и новая возможность узнать еще хоть что-нибудь о Родионове и его, как оказалось, многочисленной родне!
Звоню, разумеется, волнуюсь, и на другом конце провода слышу очень приятный, очень доброжелательный женский голос: «Как интересно то, что вы говорите! Приезжайте, рады будем познакомиться!»
Рассказ об Анзимировых – особый. Эта семья состояла в родстве со знаменитым президентом Петербургской Академии Наук, выдающимся географом Федором Петровичем Литке. Отец Нины Владимировны – Владимир Александрович Анзимиров, журналист и общественный деятель издавал в Петербурге и в Москве «Газету-копейку» и другие издания, играл видную роль в создании в 1907 году в Москве Общества деятелей периодической печати и литературы. Сама Нина Владимировна была художницей, много лет проработала в Камерном театре в Москве. Вот какую жену – красавицу и умницу – «оторвал», как сказали бы сейчас, молодой казачий офицер Иван Родионов и в 1902 году «месяца июля 28 дня был повенчан первым браком с дочерью дворянина Ниною Владимировною Анзимировою в Богородицерождественской церкви села Владыкино Московского уезда». Так гласит запись в послужном списке подъесаула Родионова, вышедшего в 1901 в отставку.
Новые, обнаруженные мною родственники, оказались коренными москвичами, прожившими с Ниною Владимировною и ее сыном Ярославом долгие годы. Частым гостем в их доме был также и родной брат Ярослава – Владимир. Муж Ренаты Иосифовны Анзимировой, чей голос звучал в телефонной трубке, – Лев Владимирович был родным братом Нины Владимировны. Погиб в сталинских застенках. И они – эта новая ветвь, связанная с родом Родионовых, тоже подтвердили мне, правда, на уровне семейных показаний, историю с «Тихим Доном». Это уже известный мне рассказ Владимира Ивановича о брате Ярославе, заступившемся за честь отца в Союзе писателей, и об угрозе со стороны ОГПУ. Это рассказ самой Ренаты Иосифовны о том же, но уже со слов ее золовки Нины Владимировны. Добавилась и еще одна интересная деталь. Родная сестра Нины Владимировны, Оксана, часто гостила в семье Родионовых, когда они жили в Петербурге. «Оксана, Ксюша, а по казачьи – Аксинья. Вот как назову я свою героиню», – сказал однажды молодой гимназистке ее дядя – писатель Иван Александрович Родионов. Польщенная девушка запомнилала эту фразу и всю жизнь рассказывала потом об этом родственникам и своей дочери Наталье, с которой я встретилась в доме Анзимировых. И еще Наталья Андреевна Анзимирова рассказала о том, как, работая в архиве на Лубянке в качестве сотрудника, своими глазами видела приписку Шолохова на сигнальном экземпляре романа «Тихий Дон». Писатель указывал, что при написании этого романа он использовал рукописи белогвардейского офицера. Она читала это в конце 50-х годов, и поиски этого экземпляра – моя неотложная задача.
«Много разных бумаг из домашнего архива сжег однажды мой отец, – с горечью призналась Наталья Андреевна, – «Твое дворянство может нам дорого стоить», – сказал он матери. – А ведь среди этих бумаг были, очевидно, и очень важные. Оксана Владимировна, моя мать, журналистка, работала в московской «Газете-копейке» и во многих других изданиях».
Рассказам таких людей – православного Владыки
В своем захлебывающемся рассказе о неожиданном счастье встреч с близкими и родными моего героя я как-то оставила в стороне американскую тетушку питерских Родионовых, Пиаму Тимофеевну, как уже известно, жену третьего сына Ивана Александровича – Святослава. Инженер по образованию и по практической работе, такой же эмигрант, как и многие его сородичи, Святослав Иванович на старости лет был принят в лоно церкви и служил дьяконом в Ново-Дивеевском монастыре, под Нью-Йорком, до самой смерти, то есть до 1984 года. Когда я позвонила Пиаме Тимофеевне, она уже знала обо мне из письма, отправленного мною из Цюриха с Элизабет, и любезно отвечала на все вопросы.
– Я позвоню вам еще, если позволите.
– Пожалуйста, пожалуйста, – так же выдержанно и вежливо продолжала разговор Пиама Тимофеевна, – только, если можно, звоните мне в другое время. А то сейчас у нас половина третьего ночи...
Какой стыд! Вместо того, чтобы отнять восемь часов разницы во времени, я прибавила их, и только дворянское воспитание не позволило американской собеседнице поставить меня на место.
И телефонный разговор, и пришедшее вскоре на мой адрес письмо были противоречивы. С одной стороны, Пиама Тимофеевна говорила, что свекор не отрекался от «Тихого Дона», но, с другой, заметила, что Ивана Александровича она узнала уже в пору его старости и болезней, и его трудная жизнь сказалась на характере: он стал молчаливым и угрюмым, одним словом, очень сложным человеком. Помнила, что часто в сердцах произносил имя своего приятеля, которому в гражданскю войну передал чемодан с рукописями, но тот его потерял.
И вот однажды, в очередном разговоре Пиама Тимофеевна сказала мне: «Я нашла письмо мужа с подробной биографией Ивана Александровича. Передаю с оказией».
Письмо из рук в руки передал мне Игорь Леонидович Новосильцов, председатель знаменитого фонда «Сеятель», существующего на пожертвования американцев. Игорь Леонидович, которому в тот год (1995) исполнилось 90 лет, уже не в первый раз приезжал из Америки в Россию с семенами овощных культур и цветов и помогал россиянам восстанавливать сельское хозяйство. Об этом человеке-легенде, помнящем и знающем почти всех видных деятелей русской эмиграции за рубежом, разговор особый. Кое-что удалось узнать из передач Российского телевидения, которые, к сожалению, прекратились в 1996 году. Мне же Игорь Леонидович был интересен тем, что хорошо помнил Ивана Александровича Родионова. В гражданскую войну их семьи, Новосильцовых и Родионовых, жили вместе.
– Какой он был, Иван Александрович?
– Коренастый, но очень красивый и очень русский.
– Что это значит – «очень русский»?
– Переживал за Россию, много о ней говорил, рассказывал о царе и его семье, в которую был вхож. Мне было тогда, в гражданскую, 14 лет, но я хорошо его запомнил.
Что же касается творчества Родионова и его взглядов, то Игорь Леонидович мог только указать источники в архивах и в эмигрантской литературе, где есть о нем сведения, но сам лично мало что добавил нового.
Однако письмо, которое он привез, было, конечно же, бесценым. Я привожу его почти полностью, учитывая важность содержащихся в нем фактов для литературы и русской истории. С публикацией письма Святослава Ивановича Родионова все полученные мною разными путями сведения как бы обрели стержень и естественно нанизывались одно на другое. Все, кажется, совпало. Итак, переходим к сути письма (сохраняя при этом орфографию и пунктуацию автора).
«REV. SVJATOSLAV I. RODIONOFF
21 Earle street