Нашествие теней
Шрифт:
Тщетно Джайал оглядывал сумрачную комнату — он столько раз обыскивал се, что такой предмет, конечно, от него бы не укрылся. Он снова протянул руку, и клетки снова ответила звоном, но дверца упорно не желала открываться.
Внезапно в темном углу комнаты явилось существо, напоминающее человека могучего сложения с длинными рогами, — оно скрестило руки, и его красные глаза горели нездешним огнем. Его слова, не произнесенные вслух, отозвались в голове Джайала подобно перезвону клетки: «Не вызывай хранителя клетки в третий раз, если не имеешь ключа». Изрекши это, существо пропало, а через несколько мгновений и клетка ушла обратно под пол.
С тех пор Джайал перестал ходить в ту комнату,
— Войди сюда, — велел Двойник, — и скажи мне: что здесь произошло?
— Но ведь ты сам это знаешь, господин.
— Не твое дело: может, я хочу тебя испытать, — ответил Джайал, ругнув себя за неосторожность: ведь для старика он был сыном Иллгилла.
— Да кто его знает, — ответил, подумав, сержант. — Я был здесь только раз: барон держал здесь книги и всякое такое...
— Это я и без тебя знаю! — буркнул Джайал, кивнув на груды бумаги, устилавшие пол. — Был здесь кто-нибудь после битвы?
— Рыцари Света — они пришли сюда как раз тогда, когда я... — Старик не осмелился выговорить «бросил тебя», но Джайал и так догадался. Сверля Фуризеля своим единственным глазом, он сказал:
— Они искали здесь некую вещь, которую ищу и я, — золотой ключ, не так ли?
Фуризель задумчиво поскреб седую щетину и, как видно, вспомнил.
— Как же, был такой ключ! Или ты позабыл? В день битвы твой отец повесил его себе на шею, будто талисман, способный отвести удары мечей.
— А что стало с ключом после?
— То же, что и со всем остальным — барон, должно быть, увез его с собой на север. — Двойник сгреб старика за грудки, вперив в него горящий взор. — Вспомни сам, господин, — мы ведь лежали с тобой на одном костре, когда твой отец бежал.
Джайал поставил Фуризеля, которого приподнял на воздух, обратно, и тот рад был унести ноги, оставив Джайала одного. Итак, это здесь скрыта тайна двух Иллгиллов. Младший бежал на запад, и кто знает, куда потом? Судьба его осталась неизвестной, но Двойник был уверен в двух вещах: во-первых, что тот жив, и, во-вторых, что он когда-нибудь вернется в Тралл.
Что до старшего Иллгилла — зачем он бежал на север? Здравый смысл, казалось, подсказывал, что он устремится на запад по стопам сына. На западе лежит Суррения, откуда ходят суда в Галастру и Хангар Паранг. В тех странах еще горит Огонь, и барон встретил бы там радушный прием. Однако он предпочел уехать на север — по старой дороге, которой никто не пользуется, кроме сборщиков торфа и ягод и где через пятьдесят миль начинаются предгорья Палисадов. На тех предгорьях стоят разрушенные крепости, построенные древними людьми, но ни один человек, не говоря уж об остатках разбитой армии, не протянет там долго — какой-нибудь месяц, и все перемрут с голоду. Или барон не помышлял останавливаться в предгорьях, а задумал то, что никто не совершал уже несколько веков — перейти через Палисады? Да, так, похоже, и есть, но что лежит по ту сторону гор? Полунощная Чудь, Сияющая Равнина, Лес Потери — не менее загадочные и опасные, чем сами Палисады. Даже если Иллгиллу удалось пересечь горы, то где он теперь? А главное — где Жезл, нужный Двойнику, чтобы вновь обрести отнятое у него тело? Жезл, с помощью которого Двойник вернет второго Джайала Иллгилла в искалеченное тело? В доме Иллгилла не найти ответа на эти вопросы — в этом Двойник был уверен: И с того дня, хотя не раз вызывал золотую клетку из-под пола и разглядывал хранящиеся в ней сокровища, ни разу больше не касался се прутьев.
ГЛАВА 23. ДВОЙНИК
Между тем второй Джайал был ближе к Двойнику, чем тот мог себе представить:
Теперь он знал, что мир состоит из двух начал — света и тьмы; огня и тени, которую огонь отбрасывает на стену; в одном начале заключены жизнь и сила, другое — лишь серая иллюзия. Так и у каждого человека есть две души: настоящая и теневая, живущая сама по себе. Эта темная душа являет собой полную противоположность реальной и обитает в Стране Теней.
Но его, Джайала, тень теперь здесь, в этом городе. Темное отражение неразрывно связано со своей плотской сущностью.
Фуризель умолк, и Джайал рассеянно встретился с ним глазами, не имея понятия, о чем говорил только что старый сержант. Ах да, о конце битвы, о том, как нашел тело Двойника.
Фуризель получил тогда тяжелую рану. Жрецы, в чьи обязанности входило приносить умирающих в жертву, сочли его мертвым и положили на один из погребальных костров за шеренгами Иллгилла. Джайал хорошо помнил эти сооружения тридцатифутовой высоты, где слой политых спиртом дров чередовался со слоем трупов. В конце дня жрецам понадобились длинные лестницы, чтобы взбираться наверх, — столько было убитых. Несколько костров уже зажгли до того, как Джайал был ранен; они горели оранжевым пламенем, и от них стлался жирный черный дым, делающий сумрак над полем еще гуще.
— Прошу тебя, продолжай, — сказал Джайал старику. Свеча сгорала, оплывая на сквозняке, идущем от хлипкой двери. Фуризель запахнулся в свой потрепанный плащ и снова хлебнул раки, а после молча протянул флягу Джайалу. Молодой человек на сей раз не стал отказываться и сделал долгий глоток — что значил жидкий огонь раки по сравнению с болью, терзавшей его сердце?
— Так вот, — продолжал Фуризель, — жрецы поместили меня на верхушку последнего костра. Только этот последний еще не был зажжен, и они торопились завершить свою работу до окончательного разгрома Иллгилла. Ты помнишь приказ: ни одного мертвого не должно было остаться на поле. Я слышал шум битвы и крики умирающих, но попытавшись сказать жрецам, что я жив, не смог произнести ни слова. Только слух и зрение не изменили мне. Да и прочие чувства тоже — я чувствовал жар уже горящих костров, чуял густой, удушливый запах паленого мяса; я еле дышал из-за раны в груди, но милосердная смерть не приходила. Двое, втащившие меня на верхушку костра, кинули меня, словно мешок с навозом, и скорее полезли вниз, надеясь, по всей видимости, спасти свою шкуру от Червя.
Я лежал и ждал, что вот сейчас они подожгут костер снизу. Мне предстояла тяжкая смерть — быть изжаренным заживо, и я старался к ней приготовиться. Мне казалось, что я уже чувствую огонь сквозь свой панцирь, — но это было только воображение. Огня не было: жрецы, должно быть, убежали, так и не зажегши костра. Тем временем шум битвы приблизился, а я знай лежал себе, как бревно, глядя на последние проблески заката и на коршунов, круживших над головой. Вскорости все затихло — слышались только стоны раненых, а Жнецов, похоже, отогнали. Минуты шли, становилось темно, а огня все не было — и я стал надеяться, что еще, пожалуй, увижу рассвет.