Наши нравы
Шрифт:
Но если министр не обратит внимания на слова Саввы, то он поедет к другим лицам. Наконец он найдет еще тропку, верную тропку…
«Хрисашка уж, верно, проторил!» — шепчет ему внутренний голос, и Савва уныло опускает голову на грудь.
В кабинет вошел сын и приблизился к отцу.
Это был красивый юноша лет шестнадцати, очень схожий с отцом, румяный, с бойкими глазами и вьющимися, как у Саввы, черными как смоль волосами.
Андрюша был любимцем отца. Андрюшу баловали, растили в изобилии и неге. Мальчик не видал ни в чем отказа, был избалован, капризен, знал, что он богат, мечтал о служебной
— Ты что это, папа, не в духе?
Савва поднял голову и любовно взглянул на сына. Такой он стоял перед ним свежий, красивый, изящный. Мужицкий сын заткнул бы за пояс настоящего заправского барина. Савва как-то нежно прижал сына к груди и проговорил:
— Дела, Андрюша, плохи. А ты, шатун, где вчера шатался?
— У графа Жоржа был…
— По ночам поздно шатаешься, Андрюша. Пора за ученье!
— Никольский еще не приехал, папа! Он мне писал, что будет на днях.
— То-то! Смотри, хорошенько приналяг… Сам, брат, понимаешь, что нонче надо, чтобы образованный человек был… Я простой мужик, зато ты у меня будешь по всем статьям… Так ли?
Савва опять обнял сына и долго смотрел ему в лицо.
— Что ж ты не одеваешься, папа?
— А вот сейчас!.. Пошли-ка ко мне Тимофея, родной мой!
«Как же я сына-то оставлю без средств. Ведь он у меня привык, родненький, и есть сладко, и спать мягко!..»
Савва стал одеваться, когда явился слуга и доложил, что какой-то писарь просит позволения видеть Савву Лукича.
— Какой такой писарь?
— Не знаю-с. Говорит: из департамента!
— Ну, зови писарька!
В кабинет вошел низенький, худощавый старый, коротко остриженный писарек, с маленьким сморщенным, чистенько выбритым лицом. Он остановился у порога, бросил быстрый лукавый взгляд бегающих глазок на Савву Лукича и, поклонившись, проговорил тоненькой фистулой с таинственным видом:
— Я к вашему превосходительству с маленьким делом!
— Подойди, подойди, писарек. Какое такое твое дело?.. Я что-то твое лицо запамятовал… В департаменте служишь?
— Точно так-с, но только я в откомандировке при Егоре Фомиче состою…
— Вот как! Садись, писарек… как звать-то тебя?..
— Ипатом Алексеевым…
— Садись-ка, Ипат Алексеич… Гостем будешь…
— Помилуйте… Я и постоять могу…
— Садись… не ломайся, милый человек… В чем дело-то?
Старичок писарь сел и сказал:
— Слышал я, Савва Лукич, что будто Хрисанф Петрович от вас дорогу отбили…
— Ну?..
— И вы, Савва Лукич, будто теперь, невзирая на обещание Егора Фомича, должны остаться без постройки!..
— К чему это ты гнешь, Ипат Алексеич… Вижу по твоей роже, что ты человек умный, а не смекаю, куда ты гнешь…
— А к тому я, Савва Лукич, ваше превосходительство, гну, что не извольте вы об этом деле сокрушаться. Дело это, хотя и как будто кончено,
Старый писарь говорил серьезным, таинственным шепотом, значительно взглядывая на Леонтьева. Леонтьев усмехнулся и проговорил:
— Смеешься, что ли, ты, Ипат Алексеевич, а ли с ума спятил?
— Помилуйте, Савва Лукич, посмел ли бы я докучать вам, если бы не в своем уме был! — улыбнулся старый писарь.
— Как же ты говоришь: не беспокойтесь! Дорога-то теперича — тю-тю!
— Я осмелюсь вновь доложить вам, Савва Лукич, что не извольте беспокоиться.
— Вот заладила сорока Якова. Видно, не знаешь, — а еще писарь, — что вчерась совет был и решили отдать дорогу подлецу Хрисашке?
— Очень хорошо, Савва Лукич, я об этом осведомлен. Я и бумагу для господина министра перебелял, доклад с изложением причин, и опять позволю себе доложить вам, что это ничего не значит.
— Как ничего не значит?
— Так-с, Савва Лукич. Дело повернуть можно.
— После решения совета?
— Очень просто.
Старый писарь произнес эти слова таким уверенным тоном, что, глядя на его сморщенное старое, совершенно серьезное лицо, Савва Лукич привстал с места, подсел к писарю рядом и прошептал:
— Ипат Алексеич, как же это повернуть. Сказывай… Сдается мне, что нельзя?
— И не такие дела поворачивали! — произнес писарь, даже несколько обиженный скептицизмом Леонтьева. — Изволили слышать, как год тому назад Петр Петрович Трифонов на десять миллионов заказ получили?
— А как?
— Тоже сомневались. Два года господину Трифонову не давали заказа. Два министра лично обещали Петру Петровичу. Между министерствами по этому случаю переписка поднялась: одно другое спрашивает, какие препятствия к заказу. Несколько раз министр лично приказывал скорей составить контракт, господин Трифонов чуть ли не каждый день приезжали к нам в департамент, а все контракт не был составлен, всё справки собирали да разные сведения, так что, наконец, через два года Петр Петрович плюнули на это дело, и контракт был подписан с другим заводчиком, — оставалось только ему авансом пятьсот тысяч получить. В те поры явился я к господину Трифонову и направил их.
— И что же? — весело перебил Савва.
— Направил куда следует, а на другой же день контракт был подписан с господином Трифоновым.
— А тот-то… с другим?..
— Отменен-с! — с достоинством проговорил Ипат Алексеевич.
Маленький этот человек оказывался очень большим плутом, и дело пахло серьезно. Савва Лукич запер дверь кабинета и сам заговорил, как и собеседник, вполголоса. Теперь уж на губах его не бродила насмешливая улыбка при взгляде на этого тщедушного, маленького старого писарька.
— Ипат Алексеевич! Я… Я, милый человек, денег не пожалею… Чай, слышал про меня, каков я человек?.. Сказывай же, не томи… Во-первых, как это Хрисашка подлец устроил?..
— Они в соглашение с Егором Фомичом вошли.
— Да ведь и я, кажется…
— Егор Фомич польстились, нечего скрывать. Я в уверенности, Савва Лукич, что вы, по благородству, тайну эту изволите скрыть в глубине души?..
— Могила! Одно слово, могила!
— Уж я буду в надежде, Савва Лукич, но только я бы хотел наперед, как следует, чтобы после не было чего-либо сумнительного…