Наши нравы
Шрифт:
Никольский взглянул на мелькнувшее лицо арестанта и нервно сжал руку мальчика.
— Папа? — крикнул мальчик.
— Нет… Нет…
С глухим грохотом проехала маленькая карета небольшое пространство. Снова заскрипели ворота, — и стало темно.
Никольский поднялся по лестнице и вошел в маленькую грязную комнатку, где сидели городовые.
— Вам кого?
— Трамбецкого!
— Из дворянского отделения?
— Из дворянского!
Он сунул двугривенный в руку солдата. Солдат поблагодарил и поспешно вышел, проговорив: «Сейчас!»
Минут
— Свидания?
— Свидания!
— С кем?
— С Трамбецким!
— Подождите.
Никольский с Колей присели на лавку. В этой комнате дожидалась публика почище. На свидание пускали партиями человек в десять. В комнате шел ти-тий говор. У ждавших свидания лица были серьезные. У большинства в руках были свертки. Эти свертки тщательно осматривали и уносили в другую комнату.
— А у вас что? — подошел чиновник к Никольскому.
— Чай и сахар.
— Больше ничего?
— Еще булки и кусок говядины.
— Птицы нет?
— Нет…
Городовой взял сверток и понес в контору. Мальчик со страхом прижался к Никольскому.
— О какой птице он спрашивал?
— Птицу нельзя сюда носить…
— Отчего?..
— Чтоб арестант не подавился! — улыбнулся Никольский.
— А…
Хотя Коля не первый раз был здесь, но всякий раз он испуганными глазами смотрел вокруг. Около него сидела молодая баба с грудным ребенком и тихо укачивала малютку. Мальчик видел, как мелькало маленькое красненькое пятно из-за полосатого одеяла… Баба искоса взглянула на Колю и, заметив его любопытный взгляд, сказала:
— Тоже мальчик.
Коля сконфузился.
— А ты к кому пришел?
— К отцу! — чуть слышно прошептал Коля. — Он по ошибке здесь.
— И муж мой тоже безвинно! — вздохнула баба. — Из-за пачпорта!..
Немного подалее сидела молодая, хорошо одетая дама. Она нетерпеливо поглядывала на двери конторы и несколько раз спрашивала городового: «Скоро ли?»
Наконец отворилась дверь из другой комнаты, и из нее вышло несколько человек, имевших свидание. На многих женских лицах еще блестели слезы. Когда они вышли, полицейский чиновник стал выкликать имена арестантов, с которыми разрешено свидание. Выкликнули девять фамилий. Молодая женщина, сидевшая сбоку, привстала. Лицо ее, красивое, симпатичное лицо, все вытянулось, и по нем пробегали судороги.
— К Трамбецкому! — крикнул чиновник.
— А что ж к Никифорову? — спросила дама.
Чиновник взглянул, улыбнулся, кланяясь даме, точно хорошей знакомой, подошел к ней с изысканной вежливостью, ловко звякнул шпорами и произнес:
— Я поставлен в неприятную обязанность сообщить вам, сударыня, что сегодня вам нельзя иметь свидания…
— Это почему?.. Разве…
— Не беспокойтесь… Вашего мужа повезли сегодня к допросу к судебному следователю. Мне, право, очень жаль, что вы напрасно сегодня беспокоились…
— Прошу вас, передайте ему все, что я принесла.
— О, будьте покойны…
Она
— Пожалуйте, господа!
Несколько человек, и о том числе Никольский с Колей, пошли, с чиновником во главе, из комнаты в другую и наконец в третью, побольше, разделенную решеткой пополам. За решеткой было темно. У решетки уже дожидались арестанты. Прибывшие на свидание торопливо бросились к решетке. Городовые стояли около. Раздались сдержанные восклицания и тихий говор. Старались говорить все как можно тише. Около Коли стояла старушка и жадно припала к решетке, целуя какого-то бледнолицего юношу, одетого в обыкновенное платье. Городовой отвернулся при этой сцене.
Трамбецкого еще не было. Коля жадно всматривался в глубь комнаты, откуда выходили арестанты. Вдруг он вздрогнул и дернул Никольского за руку. К решетке поспешно подошел Трамбецкий, улыбаясь на ходу своему мальчику. Он нагнулся, протянул исхудалые руки и прильнул к губам сына.
Грустно взглянул Никольский на старого неудачника, он совсем поседел; лицо было землистое, большие глаза совсем ввалились и лихорадочно блестели из темных ям. Это была тень живого человека, а не человек.
— А я тебе, папа, Петра Николаевича привел!
— Господи! Вас я и не видал! Ну, что? — воскликнул глухим голосом Трамбецкий, крепко пожимая руку молодого человека. — Нашли какие-нибудь следы?
В глазах измученного человека светилась надежда. Но Трамбецкий тотчас же опустил голову, прочитав ответ в глазах Никольского.
— Не падайте духом, Александр Александрович. Я не теряю еще надежды.
— Впрочем, все равно. Через неделю я буду на скамье подсудимых! — проговорил Трамбецкий.
— Тебя оправдают, папа! — крикнул Коля.
— О голубчик мой! Если бы не ты, да разве не все ли мне равно, что со мной будет? Ведь ты, ты один привязываешь меня к жизни.
Он вдруг закашлялся и отвернулся. Из горла хлынула кровь.
— Папа, папочка, что с тобой?
— Ничего, ничего, не пугайся, мой мальчик, пройдет… Вот видишь ли?
Он обернулся и улыбнулся испуганному мальчику.
А в глазах у самого стояли слезы.
— Вас, разумеется, оправдают! — проговорил Никольский.
— Оправдают! А кто вернет мне месяцы тюрьмы? Ах, если бы я знал этого подлеца… Если бы только знал.
Он задыхался, торопясь говорить. При воспоминании об этом подлеце в нем снова вспыхивала энергия.
Занятый своим горем, Трамбецкий и не спрашивал Никольского о подробностях его поездки. Что ему до подробностей? Он видел только, что приятель его ничего не сделал.
Но вдруг он спохватился и сказал:
— Хорош я… Вы ездили, хлопотали, а я и не благодарю вас, но ведь вы знаете, как ценю я ваше расположение… Ведь знаете и без слов, как я вам обязан… Без вас что сталось бы с Колей?..