Наши нравы
Шрифт:
— Бывал ваш муж у полковника Гуляева?..
— Не помню…
— Не помните? хорошо-с… Но он знал, что полковник богат?..
— Вероятно, знал.
— Знал! А знал ли ваш супруг, что вы бывали у своего дяди, полковника?
— Знал. Я не скрывала от мужа, где я бывала.
— Очень хорошо-с. Не помните ли вы, что в последнее время ваш супруг говорил о том, что он желал бы иметь средства?..
— Он это говорил.
— И часто?
— Не помню…
— Не помните… Очень хорошо… Не можете ли вы припомнить, упрашивал
— Он часто об этом говорил…
— Он очень был привязан к вам или нет?
С Валентиной сделалось дурно. Судебный пристав должен был опять подать стакан воды.
«Несчастная женщина!» — пожалели дамы.
Во все время допроса Трамбецкий внимательно слушал показания жены и нередко вздрагивал. Скорбная улыбка бродила на его губах, когда он поднимал голову наверх.
«Бедный мальчик!»
Защитник опять обернулся к Трамбецкому и с жаром стал ему говорить, что надо разоблачить показания жены.
— Не надо! — отвечал неудачник.
— Но ведь тогда ваше дело может быть проиграно.
— Я не желаю выворачивать публично мои отношения к жене.
— Но вы позвольте только коснуться слегка.
— Я вас прошу… Не надо, не надо, — брезгливо замахал головой Трамбецкий.
— Упрямый человек. А ваш сын?
— Сын, что сын?
— Если вы так упорно отказываетесь, то повторяю: присяжные могут быть против вас, и тогда вас могут обвинить.
— За что? Впрочем, пусть. Мне все равно! — угрюмо проговорил Трамбецкий. — Жить недолго. Впрочем, делайте как знаете, но, ради бога, не очень. Ведь и без того пытка. Этот молодой человек, кажется, уже довольно меня пытал. Пощадите хоть вы.
Защитник обрадовался разрешению клиента. «Удивительный человек этот клиент. Дело такое интересное. Предстоит блестящий случай оборвать прокурора и уничтожить впечатление, произведенное показанием свидетельницы, а он просит пощадить. Сейчас я им покажу…»
И защитник, при одной мысли о предстоящем спектакле, почувствовал большое удовольствие. Его подвижное, умное лицо как-то съежилось, один глаз прищурился, и злая, насмешливая улыбка перекосила его губы. Он начинал злиться. Слегка наклонив голову, он попросил суд предложить некоторые вопросы свидетельнице.
— Мне так тяжело! — со вздохом шепчет Валентина.
— Я не буду вас допрашивать так долго, как допрашивал вас господин прокурор. Я позволю себе предложить вам всего два-три вопроса.
Валентина поворачивает головку к защитнику. Защитник выходит из-за скамьи и с изысканною вежливостью начинает свои «два-три вопроса».
— Свидетельница! Вы изволили упомянуть, что вследствие несходства характеров вы не могли ужиться с мужем?
— Да.
— Это несходство обнаружилось вскоре после свадьбы?
— Нет. Мы жили согласно несколько лет.
— Вы не припомните, сколько лет?
— Лет восемь.
— Это значит с тысяча восемьсот шестьдесят
— Кажется.
— Было у вашего мужа состояние, когда вы вышли замуж?
— Да, небольшое.
— А у вас?
— У меня не было ничего, кроме приданого.
— Ничего, кроме приданого? Вы, кажется, путешествовали с мужем за границей?
— Путешествовала.
— Вы не припомните, сколько вы проживали в год?
— Не припомню.
— Тысяч пятнадцать в год?
— Вроде этого.
— Когда разорился ваш муж?
— Я не помню.
— В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году он поступил на службу в В. мировым судьей?
— Да.
— Тогда вы жили скромно?
— Очень.
— Значит, состояния не было?
— Нет.
— Так-с, и, если не ошибаюсь, вы в том же тысяча восемьсот семьдесят четвертом году оставили мужа в первый раз?
— Да.
— Тогда, следовательно, уже обнаружилось несходство характеров?
Валентина ни слова не ответила.
— А когда в последний раз уехали вы от мужа?
— Летом.
— Вы достали отдельный вид на жительство?
— Мне его выхлопотали.
— Вы ни слова не говорили об этом мужу?
— Я не хотела его огорчать.
— Поэтому вы увезли и сына?
— Я — мать!
— Превосходно. Где вы изволили жить летом?
— В Финляндии на даче!
— Не припомните ли, чья была дача?
— Кажется, дача Леонтьева.
— Какого Леонтьева? Не известного ли миллионера Леонтьева?
— Право, не знаю.
— Не знаете? Очень хорошо-с. Скажите, пожалуйста, ваш муж привязан к своему сыну?
— Он — отец.
— А сын любит своего отца?
— Разумеется…
— Когда Трамбецкий приехал за сыном, он неохотно поехал с ним или, напротив, охотно?
— Я была так взволнована, что не помню, что было…
— Скажите, пожалуйста, ребенок теперь при вас?
— Нет… Его отняли у меня…
— Но ведь вы могли бы его взять… Вам известно было, где он находится…
— Да… известно.
— Вы виделись с ним?…
— Нет…
— Долгое время не видались?
— Два месяца…
— Так-с… Я не желаю более предлагать вопросов! — обрезал защитник.
И пора было кончить. Трамбецкий едва выносил эту пытку, а Коля едва сдерживал рыдания. Бедный мальчик так был расстроен, что под конец Прасковья Ивановна его увезла из суда, несмотря на его обещание быть спокойным.
Вслед за Валентиной был допрошен целый ряд свидетелей: полковник, лавочник, Никольский, дворник дома, где жил полковник, еврей, продавший револьвер, помощник пристава, к которому обращался Трамбецкий в день пропажи денег… Из всех этих показаний благоприятное для Трамбецкого показание было только показание Никольского. Он горячо говорил о своем приятеле и, видимо, произвел впечатление на присяжных.