Наши нравы
Шрифт:
Савва прикидывал счет предварительных расходов, крякал, почесывал свою косматую голову и шептал: «Грабители!»
Охота за красным зверем стоила баснословных сумм. Чтобы добраться до него, надо было не жалеть денег, и он не жалел.
А много ли у него останется, если он схватит, наконец, зверя за горло?
Снова защелкали костяшки, и на возбужденном лице мужика мелькала улыбка.
Еще останется, есть из-за чего хлопотать. Если утвердят цену, то несколько миллионов у Саввы в кармане.
Снова
— Ату, ату его! — вскрикивал Савва и просыпался с налитыми кровью глазами и свинцовой головой..
Пора вставать и снова рыскать…
И Савва вставал, заходил к старухе матери, выслушивал ее старческие предостережения, нежно ласкаясь к матери. Потом навещал больную жену — она уже несколько недель не вставала с постели — бросал ей несколько слов утешения, обнимал сына и приказывал закладывать лошадь.
С Борисом он давно говорил, что надо уломать старика. Старик Кривский тоже будет в совете, и Савва до сих пор не знает, подаст ли его превосходительство голос за него, или за Хрисашку.
— Следовало бы твоему родителю, Борис Сергеевич, по-родственному не обидеть человека… Ты переговори-кось с батюшкой. Сам видишь, что иначе дела совсем в расстройку пойдут.
Борис сам хорошо понимал в чем дело и обещал переговорить с отцом. Надо же было получить от Саввы приданое.
Борис поехал к отцу и был изумлен при виде старика. Так он изменился. По обыкновению, он сидел за письменным столом и что-то писал. «Неизлечимая страсть к проектам!» — подумал Борис, подходя к отцу.
— А, Борис, здравствуй!.. — проговорил старик, слабо улыбаясь и протягивая сыну руку. — Жена здорова?
— Здорова… Вы-то, кажется, прихварываете?
— Я?.. Нет, я ничего… Лета берут свое, Борис! — улыбнулся старик. — Что у вас новенького?
С тех пор как его превосходительство был в отставке, он стал говорить: «У вас». Он уже не считал себя в числе администраторов.
— Ничего особенного… Говорят, Донского сменяют…
— За что?
Борис пожал плечами и усмехнулся.
— Этот вопрос все задают, и никто не может дать ответа…
— Бедная, бедная Россия! — прошептал свою обычную фразу его превосходительство.
Борис скрыл улыбку.
— Скажи мне, пожалуйста, Борис, куда мы, наконец, идем?.. Кого назначают на место Донского?
Борис назвал фамилию. Старик только сморщился.
— А ты скоро губернаторствовать?
— Вероятно, к новому году…
— Куда?
— На юг!
— Жену, конечно, оставишь здесь?
— Разумеется. Она приедет ко мне после ролов. А я к вам с просьбой…
— Ко мне? — усмехнулся старик. — Ты ведь знаешь, что я теперь никаких просьб исполнять не могу. Если хочешь, чтобы ее не исполнили,
— Это дело зависит лично от вас…
Борис обстоятельно и подробно стал объяснять отцу в чем дело и в чем его превосходительство может быть полезен.
Сергей Александрович слушал сына, потупив глаза и тихо постукивая по столу длинными, тонкими пальцами.
Если бы Борис обратил в эту минуту внимание на старика, то увидал бы, какое страдальческое выражение явилось на лице, как судорожно двигались его пальцы и как его седая красивая голова склонялась все ниже и ниже…
Смертельная тоска охватила душу Сергея Александровича. Этого еще недоставало. Два дня тому назад он был потрясен жестоким неожиданным ударом, узнавши о поведении жены, и вот теперь опять новый удар, правда не столь жестокий, но все-таки удар.
Его первенец, когда-то надежда отца, осмеливается просить старика сделать подлость. Он очень хорошо знает Савву, читал его записку и находил, что отдавать дорогу, на предложенных им условиях, Савве нельзя без явного вреда государству. Он решил подать в совете голос против и давно говорил об этом Борису.
А он все-таки просит и просит таким тоном, будто говорит о самом обыкновенном деле, будто государственные интересы ничего не значат…
И кто же так говорит? Его сын, заметный административный деятель и, быть может, будущий страж государственных интересов… «Куда мы идем… Куда мы идем?» — проносились печальные мысли в голове его превосходительства. Он начал с того, что женился на деньгах, и кончает тем, что просит отца сделать подлость…
Но всего ужаснее то, что Борис как будто даже и не понимал значения своей просьбы…
Совсем нахмурился старик, и прошла уж целая минута, как Борис, кончил, а его превосходительство не поднимал головы и не проронил слова.
Борис насмешливо посматривал на отца.
«Опять, верно, старик начнет по этому поводу о реабилитации дворянства. Совсем фатер выживает из ума!»
Когда Кривский поднял голову и взглянул пристальным, строгим взглядом на сына, то лицо старика было сурово. Борис понял, что старик недоволен.
— Ты, Борис, читал записку твоего тестя? — ядовито подчеркнул Сергей Александрович на словах: «Твоего тестя».
— Читал.
— И находишь, что можно подать голос за его предложение?
— Отчего ж?.. По-моему, предложение Леонтьева не лучше и не хуже тысячи подобных же предложений, которые, как вам известно, проходили…
— Или ты, Борис, не читал записки внимательно, или ты… ты недостаточно ее понял!.. — с дрожью в голосе проговорил старик. — Подать голос за Леонтьева — это значит продать Россию, а я… я, сын мой, пока в этом неповинен и на старости лет продать бедную Россию не намерен… Его условия — дневной грабеж!..