Наши нравы
Шрифт:
— Еще бы. Разумеется, хочу! — ласково шептал ребенок, прижимаясь крепче к груди Никольского. — После папы я тебя да тетю больше всех на свете люблю…
Никольский крепче сжимал мальчика в своих руках, и детский ласковый лепет каким-то теплом охватывал его сердце.
— Тетя наша, брат, славная тетя… Такой другой и не сыскать…
— Ну уж и не сыскать! — подскакивала откуда-то Прасковья Ивановна, ревниво поглядывая на племянника. — Что ты все на руках да на руках ребенка-то носишь… Дай-ка мне…
— Она в обиду тебя не даст! — продолжал Никольский, — ты с тетей в деревню
— Хочу.
— А через месяц и я к вам приеду… Вместе отлично заживем.
— Ты приедешь?
— Еще бы. Не бойся, мальчик, не обману — приеду!
Через неделю после похорон Трамбецкого Петр Николаевич отправил тетку с Колей из Петербурга в одну из южных губерний, в имение Евдокии, и только тогда известил Валентину о смерти и похоронах мужа, причем написал «доброй малютке», что если она желает его видеть, то он к ее услугам.
Валентина, однако, не высказала этого желания.
Посоветовавшись, по обыкновению, с Евгением Николаевичем, она отказалась от мысли требовать сына к себе, да и, по правде говоря, не особенно на этом настаивала, когда Евгений Николаевич почему-то горячо отсоветовал ей поднимать дело. По-видимому, он знал, где находится ребенок, и утешал мать тем, что сын ее в хороших руках.
При той жизни, которую вела Валентина, мальчик мог только стеснить «прелестную малютку», да и, наконец, долгая разлука с ним значительно ослабила ее материнские чувства. Она почти никогда не бывала дома, а если и бывала, то окруженная веселым обществом мужчин. Где тут думать о ребенке… Без него как-то свободней и веселей, ничто не могло стеснять ее в наслаждении жизнью.
И Валентина наслаждалась со страстью и легкомыслием тщеславной женщины. Она жила с безумной роскошью, сорила деньгами, ощипывая в последнее время перья у юного наследника петербургского миллионера. Этот юнец был влюблен по уши в очаровательную женщину и подписывал векселя на огромные суммы, доставая деньги под баснословные проценты. Валентина подзадоривала молодого наследника, кокетничала с ним, и когда, наконец, отдалась ему, то упитанный телец уже подписывал вторую сотню тысяч векселей.
Странные отношения существовали между Никольским и Валентиной. Он был ее ментором и любовником, но любовником нисколько не ревнивым.
Он позволял «кроткой малютке» увлечения и требовал только два дня в неделю для себя. Он тщательно скрывал от всех свое знакомство с Валентиной, никогда не показывался у нее при гостях и давал дружеские советы обворожительной женщине, кому из поклонников отдать предпочтение.
Валентина чувствовала к Никольскому какой-то страх. Она его боялась и уважала. Он всегда давал ей хорошие советы. В свою очередь, он третировал Валентину и держал ее в полном повиновении. Он ей доставал деньги, когда у нее их не было, и он же учитывал векселя юного наследника через одного еврея, достававшего деньги. Об этом, конечно, никто не знал, и Никольский, при помощи Валентины, исполнял вторую часть своей житейской программы — составить себе состояние. Никто и не подозревал в молодом чиновнике, пробивающем себе карьеру, ростовщика. Один только Петр Николаевич знал тайны своего когда-то нежно любимого
Евдокия приняла искреннее и горячее участие в судьбе Коли. Благодаря молодой женщине Никольский мог так скоро отправить своего приемыша в деревню.
Однажды, вскоре после похорон, Никольский, только что окончив урок с сыном Леонтьева, вышел из подъезда и тихо побрел по улице, раздумывая, куда бы отправить своего питомца, как его окликнул тихий голос:
— Петр Николаевич!
Никольский обернулся и увидал Евдокию, торопливо догонявшую его. Он только что виделся с ней и несколько изумился, когда молодая женщина сказала:
— Извините, Петр Николаевич, что задержу вас на минутку… Вы не торопитесь?
— Нет. А вы куда?
— Я домой…
— Так, если угодно, пройдемте вместе.
— С удовольствием… Видите ли, Петр Николаевич, давеча я не успела спросить вас о сыне Трамбецкого… Он не выходит у меня из головы.
Евдокия остановилась и прибавила:
— Вы извините меня, что я спрашиваю об этом. Вы были так добры, что обратились тогда ко мне насчет покойного, и я так была рада…
Никольский вспомнил, с какою готовностью несколько времени тому назад Евдокия предложила, по его рекомендации, Трамбецкому место управляющего в ее имении, и поспешил ответить:
— В самом деле, мальчуган-то хороший, Евдокия Саввишна… Он остается у меня!
— У вас? А мать?
— Я не отдам его матери! — решительно сказал Никольский. — Покойный просил не отдавать, и я постараюсь исполнить его просьбу.
Евдокия взглянула на Никольского. Ей очень понравился его решительный и энергичный тон.
— Разве это можно?
— Можно! — усмехнулся Никольский. — Вы, верно, слышали, какова матушка?
— Но она все-таки может требовать сына?
— Ну, мы с нею сговоримся. Она, кажется, не особенно горюет о сыне, а, впрочем, бог ее знает, что она думает делать… Я только что размышлял, куда бы спровадить подальше на первое время моего приемыша…
— Если будет удобно, то… вы знаете, Петр Николаевич, я с удовольствием готова предложить поселиться в моем имении.
— В самом деле? можно? — весело переспросил Никольский. — Мальчик с моей теткой поедет. Это не стеснит вас?
— Что вы? Стеснит? Разве это… это может стеснить? Я так рада, когда могу чем-нибудь быть полезной… Только это так редко случается! — с грустью прибавила она, краснея.
— Крепкое спасибо вам, Евдокия Саввишна, за мальчика… Только вот в чем дело, я и забыл об одном обстоятельстве. Вы-то согласны, а ваш муж?
Евдокия вспыхнула.
— Конечно, и он будет согласен! — проговорила она.
— Ну, и слава богу… Значит, можно с богом в дорогу!
— Конечно…
— Так еще раз позвольте поблагодарить вас! — промолвил Никольский, протягивая руку.
— Вы благодарите, точно и в самом деле я что-нибудь особенное сделала…
— Эх, Евдокия Саввишна, по нынешним временам… — Он не окончил фразы и стал раскланиваться.
— Так что, но нынешним временам? — остановила его Евдокии.
— Вообще… Ну, да это вас, кажется, не касается!.. — ответил Никольский, еще раз крепко пожимая руку молодой женщине.