Наши за границей
Шрифт:
— Вашъ солдатъ нешто можетъ столько шнапсъ тринкенъ, сколько нашъ казакъ будетъ тринкенъ? Вы, нмцы, биръ тринкенъ можете филь, а чтобъ шнапсъ тринкенъ васъ на это нтъ. Что русскому здорово, то нмцу смерть. Нашъ казакъ вотъ такой глясъ шнапсъ тринкенъ можетъ, изъ котораго дейчъ меншъ биръ тринкенъ, и нашъ руссишъ меншъ будетъ ни въ одномъ глаз… А вашъ дейчъ меншъ подъ лавку свалится, у него подмикитки ослабнутъ. У насъ щи да кашу дятъ, а у васъ супъ брандахлыстъ да колбасу; нашъ солдатъ чернымъ-то хлбомъ напрется, такъ двоихъ-троихъ дейчъ меншъ свалитъ, а вашъ
Нмецъ молчалъ и улыбался. Николай Ивановичъ продолжалъ:
— Съ вашей ды силы не нагуляешь. Мы вотъ въ вашемъ Кенигсберг вздумали пость, эссенъ, и намъ подали котлеты меньше куринаго носа; а у насъ коммензи въ трактиръ Тстова въ Москв, такъ теб котлету-то словно отъ слона выворотятъ. Ваши котлеты клейнъ, а наши котлеты гросъ.
Въ довершеніе всего, Николай Ивановичъ сталъ разсказывать нмцу о казацкой ловкости на кон и даже сталъ показывать въ вагон нкоторые пріемы казацкой джигитовки.
— А у васъ, у дейчъ солдатъ — ничего этого нтъ, — закончилъ онъ и отеръ платкомъ выступившій на лбу потъ.
— Да что ты ему разсказываешь-то, — замтила мужу Глафира Семеновна. — Вдь онъ все равно по-русски не понимаеть.
— Да вдь я съ нмецкими словами, такъ какъ же не понять! Не бойся, понялъ, — подмигнулъ Николай Ивановичъ. — Понялъ и умолкъ, потому чувствуетъ, что я правду…
Вечеромъ пріхали въ Берлинъ. Поздъ, проходя надъ улицами и минуя громадные дома съ вывсками, въхалъ, наконецъ, въ блестяще освщенный электричествомъ вокзалъ и остановился.
— Вотъ онъ, Берлинъ-то! — воскликнулъ Никола Ивановичъ. — Тутъ ужъ, и не спрашивая, можно догадаться, что это Берлинъ. Смотри, въ вокзал какая толкотня. Словно въ Нижнемъ во время ярмарки подъ главнымъ Домомъ, — обратился онъ къ жен. — Ну, выходи скорй изъ вагона, а то дальше куда-нибудь увезутъ.
Они вышли изъ вагона.
— Багаже гд можно взять? Багаже? — сунулъ Николай Ивановичъ какому-то сторожу квитанцію.
— Weiter, mein Herr, — отмахнулся тотъ и указалъ куда-то рукой.
— Багаже… — сунулся Николай Ивановичъ другому сторожу, и опять тотъ-же отвтъ.
Пришлось выйти къ самому выходу изъ вокзала. Тамъ около дверей стояли швейцары гостинницъ съ мдными бляхами на фуражкахъ, и приглашали въ себ путешественниковъ, выкрикивая названіе своей гостинницы. Одинъ изъ такихъ швейцаровъ, заслыша русскій разговоръ Николая Ивановича и Глафиры Семеновны, прямо обратился къ нимъ на ломаномъ русскомъ язык:
— Въ нашъ готель говорятъ по-русски. Въ нашъ готель первая рангъ комната отъ два марка до двадцать марка!
— Глаша! слышишь! По-русски болтаетъ! — радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ и чуть не бросился къ швейцару на шею:- Голубчикъ! Намъ багажъ надо получить. По-нмецки мы ни въ зубъ, и ужъ претерпли въ дорог отъ этого, яко Іовъ многострадальный! Три нмецкихъ полтинника на чай, выручи только откуда-нибудь багажъ.
— Можно, можно, ваше превосходительство. Давайте вашъ квитунгъ и садитесь въ наша карета, — отвчалъ швейцаръ.
— Вотъ квитанція.
Николай Ивановичъ передалъ швейцару происшествіе съ саквояжами.
— Все сдлаю. Садитесь прежде въ наша карета, — приглашалъ швейцаръ.
— Да намъ не нужно кареты, мы не останемся въ Берлин; мы побудемъ на вокзал и въ Парижъ подемъ. Намъ не нужно вашей гостинницы, — отвчала Глафира Семеновна.
— Тогда я не могу длать вашъ коминссіонъ. Я служу въ готель.
Швейцаръ сухо протянулъ квитанцію обратно.
— Да ужъ длайте, длайте! Выручайте багажъ и вещи! Мы подемъ къ вамъ въ гостинницу воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Чортъ съ Глаша! Остановимся у нихъ въ гостинниц и переночуемъ ночку. Къ тому-же, теперь поздно. Куда хать, на ночь глядя? Очень ужъ я радъ, что попался человкъ, который по-русски-то говоритъ, — уговаривалъ онъ супругу и прибавилъ швейцару. — Веди, веди, братъ, насъ въ твою карету!
Черезъ четверть часа супруги хали по ярко освщеннымъ улицамъ Берлина въ гостинницу.
— Не позжай къ нимъ въ гостинницу — ни подушекъ, ни саквояжей своихъ не выручили-бы и опять какъ нибудь перепутались-бы. Безъ языка бда, — говорилъ Николай Ивановичъ, сидя своихъ вещей.
XIII
— Ну, ужъ ты какъ хочешь, Николай Ивановичъ, а я здсь въ Берлин больше одной ночи ни за что не останусь. Чтобъ завтра-же въ Парижъ хать! Съ первымъ поздомъ хать, — говорила Глафира Семеновна — Нмецкая земля положительно намъ не во двору. Помилуйте, что это за земля такая, гд куда ни сунешься, наврное не въ то мсто попадешь.
— Да ужъ ладно, ладно, завтра подемъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Пиво здсь хорошо. Только изъ-за пива и побывать стоитъ. Пива сегодня попьемъ въ волю, а завтра подемъ.
— Я даже и теперь-то сомнваюсь, туда-ли мы попали, куда слдуетъ.
— То-есть какъ это?
— Да въ Берлинъ-ли?
— Ну, вотъ! Какъ-же мы иначе багажъ-то нашъ получили-бы? Какъ-же забытые-то въ вагон саквояжи и подушки выручили-бы? Вдь они до Берлина были отправлены.
— Все можетъ случиться.
— Однако, ты видишь, по какимъ мы богатымъ улицамъ демъ. Все газомъ и электричествомъ залито.
— А все-таки ты спроси у швейцара-то еще разъ — Берлинъ-ли это?
Николай Ивановичъ поднялъ стекло кареты и высунулся къ сидящему на козлахъ, рядомъ съ кучеромъ, швейцару.
— Послушайте… Какъ васъ? Мы вотъ все сомнваемся, Берлинъ-ли это?
— Берлинъ, Берлинъ. Вотъ теперь мы демъ по знаменитая улица Unter ben Linden, Подъ Липами, — отвчалъ швейцаръ.
— Что-жъ тутъ знаменитаго, что она подъ липами? У насъ, братъ, въ Петербург этихъ самыхъ липъ на бульварахъ хоть отбавляй, но мы знаменитыми ихъ не считаемъ. Вотъ Бисмарка вашего мы считаемъ знаменитымъ, потому въ какой журналъ или газету ни взгляни — везд онъ торчитъ. Гд онъ тутъ у васъ сидитъ-то, показывай. Въ натур на него все-таки посмотрть любопытно.