Наследие звезд
Шрифт:
— Пурпурная жидкость, — произнес он. — Не вода. Жидкость. Тяжелее воды. Гуще воды. Лежит в низинах и ямах, потом поднимается и заливает землю. Алая песчаная земля, и стройные бочкообразные тела растут на ней и существа, похожие на мхи, но больше. Много больше меня. С шипами и иглами, при помощи которых они видят, слышат и обоняют. И говорят, но я не помню, о чем они говорят. Я многое знал, когда-то, но теперь не могу вспомнить. Эти существа приветствовали пурпурную жидкость, катившуюся вверх и вниз по склонам — она могла течь куда угодно. Она катилась волнами по алому песку, а бочкообразные существа и другие приветствовали ее песней. Они радовались, что она пришла.
Послышался другой голос, более громкий, пытавшийся заглушить первый:
— Звезды вращались, зеленые и синие, и так быстро они двигались, что были не шарами, а огненными полосками; висело облако, оно было живое и брало энергию у вращающихся звезд; и я удивлялся, как это облако могло заставить их вращаться…
Еще один голос:
— Тьма, и во тьме кишение, живущее во тьме и не выносящее света; оно хватало слабый свет, которых отбрасывал я, и поедало его, оно так истощило батареи, что больше не осталось света, и я был бессилен, я упал во тьму, и кишение сомкнулось вокруг меня…
Еще один голос:
— Пурпурность захватила меня и сделала меня своей частью и рассказывала мне о том, что было до появления вселенной…
— Боже, — воскликнула Мэг, — они вокруг нас.
И верно. В свете костра и за ним висело множество коротких толстых цилиндров, все они болтали, стараясь перекричать друг друга.
— Я не мог говорить с ними, с ними невозможно было разговаривать; они думают и действуют совсем не так, как я; у нас не было ничего общего… Это были машины, но не такие, как мы, как я; это был живой металл и одушевленный пластик и… Я был муравьем, и они не заметили меня, они не знали, что я лежу в своем муравейнике и слушаю их, ощущаю часть того же, что и они, хотя и не все: у меня не было ни их знаний, ни их чувств, они были как боги, а я как песок под их ногами, и я любил их и ужасался в одно и то же время… Рак, перебрасывающийся от планеты к планете, поедавший все, чего он касался, и я услышал голос: «Смотри на нас, мы и есть жизнь»… Там были люди, не знаю, можно ли их назвать людьми; это были существа, время для которых ничего не значило, они победили время или просто поняли его и больше не боялись его тирании; и они были жалки, потому что, уничтожив время, поняли, что они в нем нуждаются, но вернуть его не смогли…
«Я истребитель, — сказало оно мне. — Я уничтожаю жизнь, у которой нет права существовать; я стираю миры, которые пошли по неверному пути. Что ты скажешь, если я уничтожу тебя?..» Это была раса смеющихся; они только и могли смеяться, это была их единственная реакция на все, хотя это не тот смех, что я знал. Может, это вообще был не смех…
Слова, слова, слова. Болтовня, болтовня, болтовня. Фрагменты разговоров, обрывки фраз. Может, если бы слушать только одного, в этом был бы смысл. Но слушать одного невозможно, все говорят одновременно и настаивают, чтобы слушали именно их.
Их было так много, что слова их совершенно смешивались, и лишь изредка с трудом можно было разобрать отрывок фразы. Кашинг обнаружил, что бессознательно прижимается к земле, как будто все усиливающаяся болтовня представляет собой физическую
Эзра зашевелился и сел, протирая глаза кулаками. Рот его задвигался, но слов не было слышно совершенно.
Кашинг взглянул на Элин. Она сидела, как и раньше, совершенно неподвижно, глядя в ночь. Эзра сказал о ней в ту ночь, когда они впервые встретились: «Она из другого мира», — и Кашинг подумал, что такое объяснение не совсем точно. Она живет в двух мирах, и тот, другой, более важен для нее, чем этот.
Ролло стоял по другую сторону костра. Что-то в нем было не то. Неожиданно Кашинг понял, в чем дело: Ролло был один, с ним больше не было Дрожащей Змеи. Кашинг попытался вспомнить, когда он в последний раз видел Змею, и не смог.
Мы здесь, сказал себе Кашинг, наконец-то мы здесь. Нас пытались задержать стражники, нас теснили камни и нас пропустили деревья. Но прежде чем пропустить, они испытывали нас, расспрашивали, искали в нас ересь и грех. Впрочем, может, испытывали не их, а только его. Конечно, не Мэг — она помогала ему, когда ноги у него были ватными. Не Эзру: он утверждал, что разговаривал с деревьями. Элин? Что можно знать об Элин? Она исключение, в ее тайну невозможно проникнуть. Энди? Да, да, Энди, искатель воды, убийца гремучих змей и боец с медведями. Кашинг рассмеялся про себя, думая об Энди.
Неужели расспрашивали только его? И что же они нашли? Должно быть, что-то такое, что убедило Деревья пропустить их. Он мельком подумал, что бы это могло быть, но ничего не мог предположить.
Болтовня мгновенно смолкла, и цилиндры исчезли. Где то в ночи слышался треск сверчка.
Кашинг встряхнулся, чувствуя себя одуревшим. Он испытывал физическую боль, болело все тело.
— Кто-то отозвал их, — сказала Мэг. — Тот кто-то рассердился на них.
Элин четким голосом ментора произнесла:
— Мы пришли в пограничное место, куда нас не звали, куда не зовут ничто живущее и где мысль и логика несовместимы, мы испуганы, но мы пришли сюда, потому что Вселенная лежит перед нами, и если мы хотим узнать себя, мы должны узнать Вселенную.
19
В полдень они остановились на краю небольшой рощи Кашинг подстрелил оленя, которого Энди утащил вверх по склону. Кашинг и Ролло освежевали оленя, и у них теперь было много мяса.
Подъем был трудным, путь преграждали скалы, которые приходилось обходить; приходилось менять курс и из-за глубоких оврагов. Ноги скользили по высохшей траве, и путники часто падали.
Деревья внизу темно-зеленым кольцом окружали подножье холма. Коричневатая равнина, затянутая кое-где тенями, у горизонта закрывалась серебристой дымкой. В бинокль Кашинг видел на равнине множество стражников. Видны были, по крайней мере, три больших лагеря. Должно быть, племена или делегации племен, извещенные стражниками о происходящем. Это означало, что стражники — не маленькое сообщество фанатиков, как казалось раньше, но что его поддерживают западные племена. Эта мысль обеспокоила его, и он решил, убирая бинокль в футляр, ничего не говорить остальным.
По-прежнему не видно было зданий, которые он разглядел несколько дней назад в бинокль и о которых говорили стражники. Впереди был лишь подъем.
— Может, к концу дня мы увидим здания, — сказал Ролло.
— Надеюсь, — ответила Мэг. — Я уже все ноги сбила.
Единственными живыми существами, которых они встретили, было небольшое стадо оленей, одного из которых убил Кашинг, несколько длинноухих кроликов, одинокий сурок, свистнувший им с края скалы, и орел, круживший высоко в синем небе. Цилиндры не возвращались.