Наследие
Шрифт:
– Крысы тыловые, – прикурил у него машинист.
Несмотря на снегопад, солнце кратко глянуло в прореху клочковатых низких туч и сверкнуло искрой в двух каплях человеческой крови на рукаве старшины.
– Нефти достаточно? – вяло спросил он.
– Этого добра во Владике хоть жопой соси, – пробормотал машинист, выпуская дым сквозь усы. – Нефтью хайшеньвэйские[3] залились надолго. А вот с ломтями тут – третий месяц дефицит.
– Мир. Чего ж не ясно…
– Это точно. Мир.
Едва контейнер загрузили, машинист поднялся в паровозную будку, потянул жалейку. Паровоз дал протяжный
Слегка подуставшая, не очень густая толпа провожающих зашумела, задвигалась, не нарушая оцепления. Появились женские платочки. Ими замахали. За окнами тринадцати вагонов повставали с мест, замахали руками. И сразу же грянули три оркестра: военный ДР, военный РБ[4]и китайский вокзальный.
– Так и не договорились, мудаки… – пробормотал стоящий на подножке Пак и приложил руку в чёрной перчатке к серой кубанке.
И правда: командиры оркестров так и не смогли договориться, кому играть первым. Машинист продул цилиндры, повернул мальчика, и паровоз двинулся с места.
Но вдруг, под какофонию трёх прощальных маршей, раздался тревожный сигнал – вызов в балаболе, висящем слева на куртке у Пака.
– Начальник ТСЭ-4 капитан Пак! – проговорил он.
– Товарищ капитан, полковник госбезопасности Хэй Тао, – заговорил балабол по-русски с китайским акцентом. – Приказываю срочно прицепить к поезду спецвагон.
– Есть прицепить спецвагон! – ответил Пак на отличном китайском.
– В Ачинске его у вас примут. Ясно? – продолжил по-китайски Хэй Тао.
– Так точно, товарищ полковник, – ответил Пак.
Пак переключил балабол на будку паровоза:
– Стоп-машина!
Машинист остановил поезд.
– Подцепить спецвагон!
В будке машинист резко повернулся к старшему помощнику:
– Цепляют нам iron maiden, понял, а?
– Четырнадцатым?
– А то как! Суки! Там ещё тонн восемь!
– Вспотеем, Михалыч! – усмехнулся один из кочегаров.
– Придётся в Бикине заправляться, – осторожно пробормотал младший помощник.
– Трепанги ёбаные! – Машинист злобно сплюнул на жирный от нефти пол. – Каждый раз навесят в последний момент.
– Суки, ясное дело, – согласился старпом.
– Может, там парных ломтей подкинут? – пожал плечом младпом.
Дознавательный спецвагон, в народе именуемый iron maiden, а по-китайски – Ши-Хо[5], быстро подогнали и подцепили к тринадцатому, последнему вагону транссибирского экспресса № 4. Этот вагон был серый, без окон, с большим красным стандартным номером 21, с тремя дверями, одна из которых – низкая, квадратная – была сзади, в торце вагона и предназначалась для выбрасывания трупов по ходу поезда.
Машинист снова повернул мальчика. Паровоз пошёл. Два оркестра уже отыграли свои марши, трубачи вытряхивали слюну из мундштуков, и лишь упорный забайкальский, руководимый молодым и честолюбивым прапорщиком Терентьевым, всё дудел и дудел “Прощание славянки”. Терентьев яростно, как перед расстрелом, дирижировал. – Кувалда! – произнёс машинист, подводя пыхтящий паровоз ко второму семафору.
Прощальный ритуал, узаконенный Верховным Советом ДР, требовал исполнения. Возле семафора к бетонному столбу был привязан очередной враг дальневосточного народа. Голова его была выбрита. В этот раз это был полный остроносый молодой человек, чем-то похожий на снеговика из детских мультфильмов. Кочегар Жека, также бритоголовый, средних лет, с тяжёлым подбородком, глазами навыкат и вечно озабоченно полуоткрытым маленьким ртом, поднял кувалду, высунулся в дверь, размахнулся. “Снеговик” закричал по-заячьи пронзительно.
Кувалда обрушилась на его череп, кровь и мозг брызнули в стороны.
Семафор со щелчком дал зелёный свет.
Дверь закрыли, и машинист прибавил ходу.
– Поехали, – пробормотал Жека, поставил кувалду в угол и смахнул со щеки кусочек мозга.
Едва поезд тронулся и стал набирать ход, в спец-вагоне № 21 закипела работа. Делопроизводством в iron maiden руководили двое: есаул Гузь в форме ротмистра СБ ДР и капитан ГБ КНР Лю Жень Ши. Шестеро подручных из подземной тюрьмы на улице имени Ду Фу были разных национальностей: двое китайцев, трое алтайцев и белорус. Опыт работы у них был огромным. После Трёхлетней сибирской войны, охватившей просторы УР, РБ, АР[6], империи Саха, часть Казахстана и саму ДР, шли многочисленные процессы по выявлению скрывающихся дезертиров, военных и государственных преступников, а между КНР, ДР и РБ был договор о совместных следственных действиях. Сразу после подписания шестистороннего мира на озере Иссык-Куль спец-вагоны стали активно применяться на восточносибирских железных дорогах. Ши-Хо цепляли к поездам, пополняя преступниками на остановках. Это ускорило очистительные процессы в измученных войною шести государствах и способствовало упрочению мира на всём сибирско-азиатском континенте.
В решетчатой раколовке спецвагона сидели, прижавшись друг к дружке, задержанные. Это были люди разного пола, возраста и социального положения. Их объединяло одно: оцепенение в ожидании ужаса допроса. Это состояние делало людей совсем неподвижными, слипшимися в одну массу. Дознаватели называли их переваренными пельменями. Поэтому из клетки их приходилось выволакивать стальными крюками.
Первой вытащили семью, задержанную в Хабаровске: полного бородатого мужчину, его жену и двоих детей десяти и шести лет.
Есаул Гузь задавал всем один и тот же первый вопрос:
– Социальный статут?
Капитан Лю Жень Ши тоже озвучивал всегда один вопрос, по-китайски, по-русски и по-алтайски:
– Сопротивленец?
– Я свинками занимался на Ханко, ферма была, двести голов, поставлял свинину нашей доблестной армии, собачки были, валяли пояски из собачьей шерсти, всё на фронт, всё ради победы, чтоб радикулиту у солдатиков наших не завелось, патриот Дальнего Востока, в партии Хургала состоял, пока якуты не разогнали, – забормотал толстяк.
– Раздеть!
Подручные быстро содрали с толстяка одежду. На левом плече у толстяка был вытатуирован круг с полярным волком.
– Ты такой же фермер, как я банкир! – зло рассмеялся Гузь. – На дыбу. Горелку.
Не обращая внимания на оправдательные возгласы толстяка, его вздёрнули на дыбу. Он закричал. Завизжала его жена и заплакали дети. Толстяку стали поджаривать гениталии газовой горелкой. Он заревел медведем.
Гузь схватил жену толстяка за волосы:
– Сожжём муде твоему хряку, говори, кто он!