Наследник братвы
Шрифт:
Мой отец — это воплощение безжалостной жадности. Он всегда готов сделать что угодно, лишь бы получить желаемое.
Раньше он мог достигать своих целей с помощью кулаков. Он был таким же массивным и жестоким человеком, как и я, свирепым бойцом, известным как Дантист за количество зубов, которые выбил у людей изо рта. Я учился у лучших. У меня мог бы быть тот же псевдоним, но немного по другим причинам…
Люди боялись и обожали его. Иногда, пьяным в стельку, он боксировал с ними ради забавы. Это эффективный
Но однажды в Москве его подстрелила толпа армян, проезжавших мимо. Он получил восемь пуль, включая ту, что застряла у основания его позвоночника.
Остальные семь выстрелов едва ли причинили ему неудобства.
Но последняя пуля разорвала спинной мозг. Оправиться от этого невозможно.
С тех пор он прикован к инвалидному креслу, не может стоять, ходить и даже трахаться.
Как вы можете себе представить, это не улучшило его темперамент.
Я наследник его империи, второй в команде. И тот, кто посадил меня за решетку, скорее всего, чертовски хорошо это знает.
Тот, кто организовал эту подставу, с таким же успехом мог быть врагом моего отца. Они знают, что я его преемник. Черт, они могли даже знать о беременности Рокси. Мы сообщили только нашему внутреннему кругу, но ни один корабль не застрахован от утечек. Если они хотели покончить с линией Рогова, они были чертовски близки к достижению своей цели.
Мой отец знал о ребенке. Он не сказал мне ни единого слова утешения. Это не в его стиле — я никогда не слышал от него нежностей или даже комплиментов. Тем не менее, потеря внука должна быть каким-то образом отмечена.
Обида до сих пор гложет меня, даже после всех этих месяцев.
Я не рад вернуться в этот дом. На самом деле, я презираю его.
Единственное, что я не ненавижу в этот момент — это женщина, вылезающая из машины позади.
Клэр с благоговением смотрит на раскинувшийся фасад дома, хотя она, должно быть, привыкла к особнякам более величественным, чем этот. Ей, наверное, интересно, чем интерьер дома гангстера отличается от того, что она видела раньше.
Она следует за мной внутрь, оставаясь очень близко и слегка позади моей правой руки, как удаляющаяся тень.
Мне нравится, как она цепляется за меня.
Я на мгновение останавливаюсь в прихожей. Конечно же, она тоже останавливается, как хорошо обученная собака, которую заставили повиноваться.
Мой член напрягается в штанах.
Я бы хотел научить ее столькому…
Но на данный момент вырисовывается менее приятная встреча.
Я веду ее прямо в кабинет отца.
Поскольку я провел взаперти большую часть полугода, можно подумать, что отец мог бы немного обрадоваться моему возвращению. Вместо этого он едва поднимает взгляд от раскрытой бухгалтерской книги на столе, лишь бросив мимолетный взгляд, а на Клэр —
Он говорит:
— Это дочь Валенсии?
— Да.
— Что ты планируешь с ней делать?
— Использую ее, как рычаг давления, — отвечаю я.
Отчасти это верно. Но у меня много других планов на Клэр, прежде чем я верну ее семье…
Мой отец, кажется, догадывается о чем-то подобном, потому что прищуривает свои бледно-голубые глаза, глядя на меня, его верхняя губа кривится в презрительной усмешке.
— Похищение было… импульсивным, — говорит он. — Это привлекло слишком много внимания со стороны копов.
— Они бы все равно искали меня, — говорю я. — Валенсия бросил бы меня в эту гребаную дыру только для того, чтобы позволить снова сбежать.
— Он разбил восемь наших игровых автоматов, — говорит отец. — Надо послать ее мизинец, напомнить ему следить за своими гребаными манерами.
Клэр прислоняется ко мне так близко, что я чувствую, как ее мягкие груди прижимаются к тыльной стороне моей руки, и даже чувствую трепет ее сердца, когда она смотрит на моего отца широко раскрытыми от ужаса глазами.
Мой собственный желудок совершает долгий, неприятный переворот при мысли о том, что я прижимаю запястье Клэр к столу, а один из людей моего отца замахивается тесаком на ее руку.
У Клэр красивые руки — кремового цвета, с полупрозрачными ногтями и длинными элегантными пальцами.
Никто, блять, ни за что их не тронет. И любую другую часть ее тела.
Она моя, я могу делать с ней все, что захочу.
Моя и ничья больше.
— У меня есть для нее лучшее применение, — коротко говорю я.
Отец молчит, выражение его лица осуждающее.
— Сегодня вечером в Яме будет бой, — говорит он. — Там будет Илья.
Илья — своего рода брокер. На самом деле, он сыграл важную роль в заключении союза между нами и кланом Магуайров.
Как ни странно, до него было чертовски трудно дозвониться с тех пор, как меня бросили в тюрьму.
Он может уклоняться от моих телефонных звонков, но не от моей руки на его горле.
— Отлично, — киваю я. — Я тоже.
С этими словами я сжимаю запястье Клэр и вытаскиваю ее из офиса.
Я чувствую ее облегчение, когда мы покидаем суровое присутствие моего отца и гнетущий мрак дома, заваленного произведениями искусства, коврами, скульптурами и мебелью. Гангстеры всегда переусердствуют с украшениями. Стремление превратить незаконное богатство в показные вещи слишком сильно. Вазы и картины — это атрибуты законной жизни, вернуть которые труднее, чем кучу наличных.
— Значит, ты не отрежешь мне мизинец, — тихо говорит она, как только мы выходим из дома.
— Нет.
Она делает паузу, затем спрашивает: