Наследник императора
Шрифт:
– Как поживают лазутчики даков? – спросил Приск у палача.
– Всех повязали. – Молчун схватил кувшин с неразбавленным вином, сделал большой глоток. – Что случилось, скажи? Почему эти двое оказались на свободе?
– Откуда мне знать? – огрызнулся Приск. – Мы с Кукой сдали их фрументариям, как дакийских лазутчиков. Полчаса объясняли дуракам, почему приняли этих двоих за людей Децебала. А потом Адриан нас вызвал к себе, и что было дальше – не ведаю.
– Наверняка дурни-фрументарии пленных заперли в эргастул да ушли, не подумали, что в лагере можеть быть третий, – предположил Кука.
– Третий и четвертый, – уточнил Молчун, плюхаясь на походную кровать центуриона. – Уже схватили голубчиков. Под пыткой ничего не сказали, ну да ладно – Ветур не подвел, выложил весь их план.
– Значит, так, лазутчиков приперлось четверо, – резюмировал Кука рассказ Молчуна, – но кто знает, нет ли пятого?
– Пятым должен был стать Эмпроний, но бежал, – сказал Молчун.
– Траян поверил в то, что его любимый Монтан – всего лишь бывший доносчик с подлой душонкой? – спросил, ни к кому не обращаясь, Приск.
Ответить ему никто не успел: вместе с сигналом трубы в палатку прибежал Зенон и вызвал Приска к Адриану.
Легат Первого легиона выглядел странно, не то что расстроенный, а какой-то растерянный, он что-то спешно записывал в табличках. Полог палатки был поднят, но светильники все еще горели.
– Эмпрония лучше найти, – сказал Адриан.
– Уже послали погоню.
– Что ж ты его не ищешь? – Адриан вновь вернулся к своим записям. Впрочем, ничего он не записывал – а просто карябал воск – верный знак, что едва сдерживает бешенство.
– Ты приказал лагерь не покидать, – кратко ответил центурион.
– Но ты и не просился в погоню. Интересно знать, почему?
– Каждая встреча с Эмпронием мне приносит беду. Может, Судьба сама его уничтожит, и мне не след мешаться у нее под ногами.
– С каких пор ты стал так суеверен, центурион?
– С тех пор как погиб Оклаций.
Странный получался разговор с Адрианом. Адриан спрашивал вовсе не то, что его интересовало, а Приск говорил не совсем то, что думал. Не врал, нет, но именно так – не совсем то, что хотел.
– Не сваливай на Рок накопленную муть в душе. А то однажды утром заявишь, что Рок не дозволяет идти в битву, – отрезал Адриан. – Ты что-то недоговариваешь, центурион, что-то скрываешь. И я хочу знать – что…
– Не планы Сармизегетузы – это точно! – попробовал отшутиться Приск.
Адриан, еще мгновение назад пылавший гневом, рассмеялся. Все верно, центурион не лгал: зарисовки укреплений дакийской столицы Приск выложил перед легатом Первого легиона в первую же их встречу после прибытия Адриана на лимес. Подробные планы, тщательно вычерченные.
– Надеюсь, ты меня не разочаруешь, центурион… – прищурился Адриан.
Подозрительность легата Первого легиона и склонность к быстрой смене настроений была всем известна.
– Обещаю, – проговорил Приск, глядя в землю.
Выйдя из палатки Адриана, Приск так и не понял, правильно ли он поступил, не рассказав Адриану о золотом кладе. Несколько мгновений он даже сомневался – не вернуться ли, чтобы поведать будущему императору о тайне Монтана. Но, еще пару мгновений поразмыслив, решил, что возвращаться не стоит: слишком большие расстояния отделяли лагерь Траяна от гор, где укрыто золото. Слишком много дней и даже месяцев до того момента, когда можно будет начать поиски. И так в тайну посвящено слишком много людей. Если Адриан обо всем узнает, то проведает непременно и его вольноотпущенник Зенон… И – возможно – Траян, а вместе с ним непременно Сура… Утечет тайна, утечет горным ручьем, а вместе с ней вожделенная награда. Вспомнит ли император спустя год, кто первым сообщил Траяну о золоте?
Нет, время откровений еще не наступило.
Не успел Приск уйти к Адриану, как вновь у входа появился посланец.
– Чего тебе? – спросил Молчун и обмер.
Держась рукой за кожаный полог, в проеме стоял призрак Оклация. Белое как снег лицо с черными тенями вокруг глаз, стоящие дыбом белые волосы. Истлевшие лохмотья спускались с его плеч, прикрывая лорику легионера плащом, пахнущим плесенью и тленом.
– Вы бросили меня! – проговорил призрак, протягивая скрюченные, перепачканные в крови пальцы к прежним друзьям.
Фламма взвизгнул и кинулся на кожаную стенку палатки, которая спружинила и отбросила его назад, однако палатка пошатнулась.
– Ок-клаций… – пробормотал Кука, вставая.
– Вы, мои друзья, бросили мое тело… Как вы могли!
Тиресий неожиданно поднялся, подошел к призраку, ухватил того за руку, дернул на себя. Рука, к изумлению прочих, оказалась из плоти. Призрак пошатнулся, едва не упал и рухнул в объятия Тиресия. А тот опустил страшного гостя на походную койку.
– Всего лишь мел, – сказал Тиресий, отряхивая ладонь. – Мел и сажа. Розыгрыш. И гнилой плащ с помойки.
Он наполнил бокал вином до краев и протянул «призраку».
– Но вы меня бросили, – пробормотал Оклаций, делая большой глоток. – У меня до сих пор голова гудит и в глазах двоится…
– Я думал, ты мертв, – признался Молчун. – Дыхания не было…
В ответ Оклаций показал ему язык и тут же сморщился: видать, камень, сброшенный лазутчиками, сильно его приложил, несмотря на шлем.
– Ну, может, я и помер, – согласился Оклаций, – добрался аж до самого Стикса, до переправы, поглядел на старика Харона и вот что подумал: а чего это я здесь делаю? Я ж могу сыграть со своими друзьями преотличнейшую шутку, Фламма от ужаса обмочится…
– Я не обмочился! – с обидой воскликнул Фламма.
– А все остальные – так просто обосрутся…
– Ты подонок! – воскликнул Кука, обнимая приятеля. – Ты самый подлый подонок, которого я знаю. Но, бессмертные боги, как же я рад, что ты жив!
Через пару часов весть о том, что императора пытались убить дакийские лазутчики, уже облетела все палатки всех легионов. Солдаты, стихийно собравшись на плацу, орали: «Аве, император!» – и бряцали оружием. Кто-то даже предлагал устроить Траяну салютации, пятые по счету, но Траян, выйдя к ним лично, велел разойтись по палаткам и отдыхать, заверив, что больше опасность ему не грозит, а завтра будут принесены жертвы за избавление императора от опасности, и войскам дан будет праздничный день – чтобы возрадовались, что Траян все еще с ними.