Наследник империи, или Выдержка
Шрифт:
Я подошел к длинному кирпичному зданию с конвертом в одном кармане и с паспортом трагически погибшего фотографа в другом. Еще у меня при себе были деньги. Наличные. Вы помните конверт, который так и не получило Длинношеее? Он был при мне. Не потому, что я люблю деньги, просто я за версту чую людей, которые любят их. Думаю, это наследственное. Красивое лицо досталось мне от матери, но что-то же я должен унаследовать и от отца? Деловую хватку, к примеру.
Все, к чему я прикасаюсь, обращается в деньги. Покамест я не требую свой процент, мое время еще не пришло. Сейчас я на войне, иду в морг, изо всех сил делая вид, что все в порядке.
Мимо меня, покачиваясь, проплыл синий мешок, из которого торчали голые желтые пятки. Я даже подумал, что они из папье-маше, но потом сообразил, что несут покойника. И невольно вздрогнул. Вот так и я бы, если бы…
Невольно я погладил полу пиджака, за которой лежал конверт. Мое настроение, как плохая музыкальная пьеса, резко сменило тональность и ухнуло в минор. Это было против ожиданий слушателей. Я принялся себя успокаивать. Они далеко, им еще надо разобраться с правоохранительными органами. Тем не менее, когда я искал ответственного за все это безобразие, то есть за смерть, мой собственный орган, язык, едва ворочался во рту. На лбу выступила испарина. Все еще не мог забыть голые желтые пятки. Мне казалось, что женщины, которым я задаю свои вопросы, все видят и все понимают. Они и в самом деле смотрели на меня с жалостью. И охотно помогали.
Наконец я добрался до кабинета, в котором сидел мужчина, похожий на мясника. У него были короткие пальцы, покрытые густой черной шерстью, и от него пахло дымящейся кровью. Здесь ничего не напоминало о жизни, тем не менее я явственно почувствовал этот запах. Меня замутило.
— Что надо? — нелюбезно спросил «мясник».
— Тело, — ответил я. — То есть труп.
— Родственник?
— Да. То есть нет. Мы вместе работали.
— Благотворительностью занимаешься? — усмехнулся он.
Вместо ответа я положил перед ним стодолларовую купюру. Он проворно схватил ее, выдвинул верхний ящик своего необъятного стола, метнул туда купюру и с грохотом захлопнул. После чего ручеек разговора превратился в полноводную реку и потек по другому руслу.
— Присаживайся, парень, — любезно предложил «мясник».
— У меня мало времени, — уклонился я от приглашения.
— Понятно. На свидание спешим?
Почему при взгляде на меня первой приходит в голову эта мысль? Я пожал плечами:
— Женюсь.
— И хороша невеста?
— Как сказать.
— Но богата? — подмигнул он.
Я вздохнул:
— Ближе к делу. Мне хотелось бы заявить права на тело… — Я запнулся. Что за чушь ты несешь, Петровский? — В общем, я хочу его похоронить.
— Кого хотим? — деловито спросил «мясник» и обернулся. За его широкой спиной находился шкаф.
Я подумал, что там картотека: на каждом ящичке красовались таблички с буквами алфавита. Мой орлиный взгляд сразу выхватил «Р — С». И я достал из кармана паспорт Сгорбыша. Как хорошо, что он у меня есть! Не надо ничего объяснять. Побыстрее бы отсюда убраться. Я протянул паспорт «мяснику» со словами:
— Вот этого человека я хочу похоронить. То есть мы. У него нет ни жены, ни детей. Я ничего не слышал о его ближайших родственниках. Один как перст. Но зато он был гениальным фотографом.
Не знаю, зачем я это сказал, но «мясник» вздрогнул:
— Фотограф, говоришь? Ну, пойдем.
— Куда?
— Посмотрим.
Он
— Ты в порядке?
— Вроде бы да, — не очень уверенно ответил я.
— Может, укольчик? Медсестричку кликнуть? Хорошенькая. И уколы ловко ставит. Тебе надо расслабиться.
Я вздрогнул и отклеился от стены:
— Да пошел ты!
Он заржал, как конь:
— Так-то лучше. А то я подумал: мальчик!
Я разозлился и пришел в себя. Встряхнулся и бодро сказал:
— Ну, показывай свое хозяйство!
Он гостеприимно распахнул двери:
— Прошу!
Я оказался среди трупов. Честно вам скажу: испытание не для слабонервных. Что там голые желтые пятки! Только злость придавала мне силы. И страстное желание не ударить в грязь лицом. Я не маменькин сынок. Я мужчина. Ну же, Петровский, возьми себя в руки! Дыши.
Я глубоко и ровно задышал. Огляделся и протянул:
— Да-а-а…
— Впечатляет? — подмигнул «мясник». — Экскурсию хочешь? Еще сто баксов. И хорошенькие есть. Кого хочешь? Мальчика, девочку?
— Ближе к делу, — грубо оборвал его я. — Я хочу фотографа.
— Противоестественные наклонности, — усмехнулся «мясник». — У психотерапевта давно не был?
— Сам туда вали. К психотерапевту. Где фотограф?
Он выдвинул один из «пеналов», в которых лежали трупы. Видимо, там работала система охлаждения. Я не силен в оборудовании, которое заказывают для моргов. И слава богу! Некоторые тела оставались на столах. Мешки были расстегнуты одни сверху, другие снизу, до половины. Я подозреваю, что «материал» приготовили для «работы». Век бы этого не видать! Удивился только, что «мясник» мгновенно нашел Сгорбыша.
— Этот?
Я подошел, он расстегнул мешок. Я смотрел и не чувствовал ничего. Передо мной лежала пустая оболочка. Это уже был не человек. И не Сгорбыш. Мне показалось, что он вытянулся и еще больше похудел. Было такое чувство, что из него вынули добрую половину органов и даже с десяток костей. Тело Сгорбыша было вспорото от живота до подбородка и грубо, огромными стежками зашито. На руке висела бирка с номером. Кусок клеенки, в нем дырка, в дырку продета веревочка. У меня такая же хранилась в спальне среди личных вещей, особенно дорогих моему сердцу. Мама сказала, что мне ее надели на руку в роддоме. С бирками приходим, с ними же и уходим. Вот так и проходит наша жизнь — от номера до номера.
Как ни странно, я почувствовал облегчение. В душе была пустота, лишь сухие листья тихонько шуршали. Осень. Он умер, а я живу. Жизнь к жизни, смерть к смерти. Нить его жизни оборвалась там, где ей и положено. Мои ожидания не оправдались. Если его и били, то аккуратно, если и лишили жизни, то профессионально. Следов пыток я не увидел, разве что синяки и ссадины. Небольшие. Жилистую шею пересекала широкая неровная борозда.
— Повесился, — пояснил «мясник». — Вышел прогуляться в парк, нашел подходящий сук, накинул на него веревку, и, Господи, прими в свои объятия! Хотя сомневаюсь, что он, грешник, попал в рай. Судя по печени, пил как сапожник.