Наследник Тавриды
Шрифт:
На столе перед Сперанским лежал ученический манифест Николая. Драть за уши надо за документы, составленные таким образом! Рубленный текст. То, то и то. Даже кучеру ясно! Так ли пишутся законы? Каждую фразу вельможа пересочинил, любовно обволакивая мудреными словесами и удлиняя по крайней мере втрое. Теперь Бумага вызывала уважение у него самого.
Сановник работал всю ночь и намеревался после полудня улечься отдохнуть. Но молодые вечно спешат! Когда у подъезда загремел колокольчик, ему показалось, что прислали из дворца. Однако лакей доложил о приезде князя Трубецкого. Серж? Очень умный мальчик. Хотя Сперанский и не выносил титулованную знать. Но что делать, если у нас только человек с именем может пробить себе дорогу!
Велев проводить князя к себе в кабинет, Михаил Михайлович спешно переменил старый турецкий халат на богатый шлафрок и встретил гостя сидя. Его лета позволяли эту невежливость, но на самом деле хозяину дома доставляло удовольствие оставаться в кресле перед теми, кто был выше него по рождению. Протерев маленькие свиные глазки, он уставился на вошедшего.
— Чем могу служить?
Князь не смутился. Давняя дружба Сперанского с графом Лавалем, тестем Трубецкого, позволяла держаться свободно.
— Михаил Михайлович, — начал Серж. — Вы видите, каково нынче положение. С вашей проницательностью вы не можете не догадываться, что Россия близка к тому часу, который пробил для Франции тридцать лет назад.
Гость сделал паузу, давая Сперанскому возможность ответить. Но тот выжидал.
— Новое революционное правительство будет нуждаться в людях, обладающих опытом и украшенных заслугами перед Отечеством. Если после победы мы предложим вам…
Сперанский вскинул обе руки, заставляя безумца замолчать.
— Сначала одержите победу. Тогда все будут на вашей стороне!
Новгород.
Человек может прожить три минуты без воздуха, три дня без воды и три недели без еды. Вторые сутки арестант не видел лиц своих тюремщиков и начал всерьез беспокоиться, не забыли ли о нем. Подобная перспектива была ужасна. Умереть просто потому, что о тебе не вспомнили по запарке. До того ли сейчас? Еще в детстве Шурка слышал жутковатую историю из времен Бироновщины. Временщик свято верил астрологам. Опасаясь покушения, пригласил к себе колдуна, но был вызван во дворец и схвачен, а несчастный звездочет так и остался запертым на чердаке. Его нашли спустя сорок лет…
Ободряя себя тем, что не астролог и с чертями отродясь дружбы не водил, Бенкендорф таращился в узенькое окошко погреба, забранное частой стальной сеткой от крыс. С улицы дуло — хоть какое разнообразие! Ночью сквозь тревожную дрему узнику почудилось, будто по двору проехали сани. Остановились. С полчаса не двигались. Вокруг ни шума, ни топота слуг. Кто-то, грохая сапогами и покряхтывая, снес багаж. Потом проскрипел снег под старческими подошвами. От напряжения Шурке казалось, что он слышит даже, как шуршит бобровая шуба о чугунную подножку.
— Не извольте беспокоиться! Все будет исполнено…
Возможно, это был запуганный донельзя губернатор. А может, полицмейстер. То, что местное начальство все под каблуком у Змея, Бенкендорф знал давно. Однако отъезд Аракчеева его ободрил. Звук разрезавших снег полозьев — точно бритвой по стеклу. Слабый звон. Стук отворяемых ворот. Скрежет вернувшейся на место задвижки. А дальше — вороний грай по улице и ни одного собачьего взвизга. Хоть бы тявкнул кто!
В отдалении гулко ударил колокол. Полночь. Одинокое эхо в спину Аракчееву вывело узника из оцепенения. Александр Христофорович изо всех сил заколотил ногами в дверь. У него были все основания считать, что в отсутствии Змея градоначальник струсит держать под арестом генерала.
— Откройте! Именем государя! Губернатор Жеребцов! Вы будете отвечать!
Ни звука. Паче чаяния дом молчал. Видно, пустота на престоле рождала у местной администрации род оцепенения, при котором единственной властью для них оставался Аракчеев. Его ослушаться они боялись больше, чем прогневить несуществующего монарха.
— Выпустите меня!!! — Шурка выл, пока не надсадил горло.
Эти люди были поставлены блюсти закон! Без сил Бенкендорф опустился на земляной пол и привалился спиной к двери. Слабое шуршание за ней не сразу привлекло его внимание. Он подумал, что это крысы. Но звук повторился. Причем высоковато для серых разбойниц — на уровне задвижки.
— Ваше скородь…
И ожидать не стоило, что совесть проснулась у губернатора.
— Живы?
Засов лязгнул с оттягом. А потом тяжелую дверь подхватили снизу ладонями, чтобы шла тише, не задевая за порог.
— Кто здесь? — Шурка подался вперед.
— Не скажу.
Голос был немолодой. Бенкендорф рассмотрел в вошедшем усатого фельдфебеля. Графский любимец Яков Протопопов сопровождал в Новгород своего изверга. Да, видать, насмотрелся на ужасы. Не перенес.
— Уходить вам надо. Покуда их сиятельство отсель подался.
— Куда? В поселения?
— В Питер. — Старик помог арестанту подняться. — Тихо. Я выведу.
Узник и сам был способен идти. Значит, Змей укатил в столицу? Неужели склонился на просьбы вдовствующей императрицы? Тогда почему его, Бенкендорфа, оставил здесь?
— Поселенные полки приведены в движение?
— Никак нет.
Оставалось предположить, что Сила Андреевич предпочел своими глазами глянуть на Петербург и уже там решать, чью взять сторону.
— Взаправду говорят, что вы от двора приехали?
Шурка кивнул.
— Так расскажите, расскажите, что тут делается! — Страшно было смотреть, как человек кричит шепотом. — Сто семьдесят пять ударов кнутом! Разве бывают такие наказания? Василий и Прасковья Антоновы на месте померли. Как кровопивицу нашу порешили, так тело в парк выкинули. А их сиятельство приехали и ну допросы чинить. В соборе, когда гроб под землю опускали, граф чуть туда за ней не прыгнул. Вот ведьма! Из могилы людей достала!
Протопопов не повел узника наверх, а по длинной кишке подвала увлек из центральной части дома под левое крыло, занятое службами. Там и отворил низенькую дверь, смотревшую в сторону конюшен. По дороге фельдфебель прихватил с кадки худой козловый тулуп, от которого воняло мочеными яблоками.