Наследник Тавриды
Шрифт:
— Уступи сестре. Она дама.
Мальчик отчаянно замотал головой. Но отец шепнул ему на ухо, что поздно вечером, когда все заснут, они вдвоем спрячут в тигра настоящие патроны, и Саша унялся. Великий князь торопливо поцеловал Александру в щеку, и она тотчас поняла — муж чем-то расстроен. Избегает смотреть в глаза и не гогочет от удовольствия, устроив с детьми возню на ковре.
— Ступайте, — царевна отпустила фрейлин. — Что-то случилось?
— Нет, ничего. — Врать он не умел. Во всяком случае, ей. Его так и распирала обида. — Вообрази, государь предложил поселить Сашу отдельно от нас, с какими-то воспитателями, в Белой башне. Я сказал, что он маленький. Мы почти поссорились. Maman говорит, я не должен раздражать брата, иначе…
Александра подняла руки и попыталась взять у Никса ребенка. Но муж вцепился в мальчика, точно сию секунду должны были явиться его забирать. Так они стояли, каждый со своей стороны, держась за Сашу и друг за друга. Маленькой Мари сделалось обидно, она бросила тигра, подползла и начала карабкаться отцу по ноге. Скосив глаза в зеркало, царевич невольно расхохотался.
— Все будет хорошо, — твердым голосом сказала Шарлотта. — Никто их у нас не отберет. Ты не позволишь.
Она обладала сильным характером. Но почти все время казалась слабой. Даже в ее блеклом лице с остреньким носиком, глубоко посаженными серыми глазами и невидимыми бровями ему чудилась особая красота. Хотя все находили, что великая княгиня не так хороша, как должна была бы быть.
— Я не хочу жить и бояться собственного сына. Чтобы между нами были те отношения, которые разорвали сердце моему отцу и погубили Александра. Это противоестественно.
Шарлотта погладила мужа по руке.
— У нас все как у людей. Кстати, погода разгулялась. Солнце. Пройдись с Сашей до пруда, только не долго.
Маленького царевича укутали. Октябрь — коварный месяц. И, взяв сына за руку, Никс отправился с ним по аллее. Они не пошли к пруду. Великий князь знал маршрут поинтереснее.
— Я хочу показать тебе остров. — Через несколько минут, когда ноги пятилетнего Саши устали, отец посадил его себе на шею. — Это недалеко. Ты не боишься воды?
Мальчик помотал головой. Странно. Сам Никс в его возрасте боялся.
Свернув в одну из боковых аллей, великий князь ускорил шаг и минут через пятнадцать достиг совсем диких мест. Здесь не стригли траву, и она бурой гривой лежала на земле, прибитая недавними дождями. Кажется, здесь? Вроде эта тропинка? Точно. Раздвинув ветки боярышника, Никс спустился к кромке канавы. Неглубоко. Раньше они с Рыжим перебирались на лодке. Теперь ему по колено. Ни мостков, ни доски на другой берег не было, и царевич форсировал канал. Судя по тому, как притих на плечах ребенок, ему все-таки было боязно.
Отец выбрался из воды и ссадил мальчика на траву. Тот сделал два шага и тут же шатнулся обратно к ногам взрослого. На него из-за желтой листвы зиял темным входом старый полуразвалившийся шалаш. Он был давно необитаем. И оттого исполнен угрозы.
— Здесь жил Робинзон? — спросил Саша.
— Два Робинзона, — рассмеялся отец. — Никто из них не хотел быть Пятницей.
Варшава.
Константин Павлович стоял на веранде Бельведера — октябрь в Варшаве теплый месяц — и курил александрийскую сигару. Ему надо было подумать. А думать великий князь не любил. Утром он получил письмо от императора, в котором тот заверял, что все обещания исполнены. Эта загадочная фраза заключала в себе сокровенный смысл. Теперь надо было решать. На одной чаше весов лежал постылый венец, на другой… О, на другой была рука Жаннеты. Выбор казался ясен. И все же, все же… Заставлять его отказываться от прав на наследство жестоко и несправедливо. Он старший за Александром, и никто не может отнять то, что принадлежит ему по закону! С другой стороны, Жансю католичка и не принадлежит ни к одному царствующему дому. Но разве Петр Великий не посадил рядом с собой на трон прачку?
Константин не был Петром Великим. Да и времена другие. Словом, от него требовали отречения. И началось это не вчера.
— Когда кто-нибудь имеет честь управлять таким народом, как наш, он должен быть готов ко всему. — Осенью 1819 года в Варшаве братья прогуливались по парку Брюлевского дворца. Александр был недоволен неуступчивостью сейма, но еще более установившейся в гвардии нарочитой вольностью. — Монарх должен оставаться на своем посту только до тех пор, пока может удерживать в уме всю империю. Я же смертельно устал…
— Вы слишком много времени проводите в дороге, — осторожно отозвался Константин. — Уверен, пара месяцев покоя в Царском восстановят ваши силы.
Государь покачал головой.
— Я говорю не о физической усталости. Хотя и о ней тоже. Нравственное утомление превышает ее во сто крат. Признаюсь тебе: я хочу отречься. Ты должен решить, что будешь делать в сем случае.
Александр Павлович любил говорить о желании оставить трон. И всегда внимательно следил за реакцией собеседника.
— Я попрошу у вас место вашего второго камердинера, — не моргнув глазом, отозвался Константин. — И стану чистить вам сапоги.
Император улыбнулся.
— Когда настанет срок, я вас оповещу, и вы напишете свои мысли матушке.
О чем писать? Разве такой разговор можно почесть серьезным? Константин потер лоб. Как получилось, что снять корону хотел старший брат, а отрекаться заставляют его?
На веранду вышла Жозефина Фридрихс и обняла великого князя за плечи.
— Ты слишком много куришь. Это вредит легким.
— Ах, оставьте. — Константин взял ее за руку. — Мне надо с вами поговорить. Вы старый друг. Вы дадите мне добрый совет.
Жозефина повела его в сад, усадила на скамейку и позволила положить голову к себе на колени. Это была смуглая быстроглазая дама с веселым личиком. В 1803 году она содержала в Петербурге шляпную мастерскую. Царевич влюбился в смешливую модистку и поселил у себя, сначала в Стрельне, потом в Варшаве. Жозефина родила ему сына Пашу, но никогда не посягала на исключительное внимание Константина.
— Государь пишет, что препятствие со стороны моей бывшей жены устранено. Она готова дать развод. Но, решаясь на брак с полькой-католичкой некоролевских кровей, я должен помнить о законе нашего отца. Подобные союзы запрещены. Дети от них не имеют прав на престол. Император намекает, что я должен отречься.
Последние слова дались великому князю с трудом.
— Но ведь ты никогда не хотел царствовать! — удивилась Жозефина.
— Да, да, — торопливо выдохнул великий князь. — Меня удавят, как батюшку. Я знаю.
— Так за чем дело стало? — ободрила его мадам Фридрихс. — Разве у тебя отнимают пост? Или состояние? Кажется, ты жертвуешь только заботами. А приобретаешь любовь.
— Так-то оно так, — начал Константин.
— Так и только так! — воскликнула собеседница. — Ваш платонический роман с Жаннетой продолжается уже пять лет и всем в Варшаве надоел. Съешьте наконец вишенку! А то девушка устанет ждать и выйдет замуж за другого.