Наследник Тавриды
Шрифт:
Ах, вот оно что! Арсений выпрямился. Его высочество хочет иметь защиту из польских частей. А передислоцироваться из западных губерний к Петербургу они могут только с согласия прилежащих войск.
— Вы зря теряете время, граф, — сухо сказал Закревский. — Государь болен, но вовсе не на краю могилы. А если Бог призовет его, то никто не станет препятствовать законному наследнику перебраться в столицу. Однако перевести вслед за собой иностранные войска на территорию России, ни я ни другие командующие корпусов не позволят. При первом шевелении я двину свои части в Литву и перекрою границу.
Ожаровский встал.
— Вы называете польские войска «иностранными»?
— Одиннадцать лет назад я с ними воевал. Что изменилось?
Одесса.
Михаил Семенович сердился на супругу. Не то что бы Лиза подала повод. Боже упаси. Но граф испытывал непривычное раздражение. Это мучило его. Утром он вздумал браниться с ней из-за Пушкина. Нашла компанию!
— Сударыня, я не помню, чтобы приглашал этого человека.
Лиза вертела в руках соломенную шляпку. Она знала, какие россказни ходят о поэте по городу. Если их заметят вместе на прогулке, это не послужит ей к чести.
— Но он сам вряд ли виноват…
— Что не делает его более приятным. — Лицо Михаила оставалось хмурым. — Двадцать четыре года! Я в его возрасте вел переговоры о присоединении Имеретии.
— Которые провалились. — Супруга всегда умела сдернуть графа с небес на грешную землю.
— Никому об этом не говори, — рассмеялся он. — Но все же! Есть разница? В канцелярии полно дел. Говорят, этот Пушкин нуждается. Ну, повози пером по бумаге!
— Мне кажется, он очень много работает, — в задумчивости произнесла Лиза. — У него все руки в чернилах.
— Не знаю, — пожал плечами граф. — Нельзя быть поэтом и не читать книг. Я предложил ему нашу библиотеку. Ты его здесь видела?
— Может быть, он тебя боится?
— И слава богу! — Воронцов сдержал раздражение. — С такими манерами надо отправлять не в ссылку, а в штрафной батальон.
— Ты его просто не разглядел.
— А какая нужда тебе его разглядывать?
Лиза в изумлении смотрел на мужа. Она давно не видела его таким желчным и злым. Новая служба значила для Михаила много. Почти все. А опальный поэт, сам того не понимая, стал причиной нареканий из Петербурга. Кто бы мог подумать, что какой-то коллежский секретарь бросит тень на карьеру генерал-губернатора!
— Держись от него подальше, — предупредил граф.
Гельсингфорс.
Гельсингфорс тих и провинциален. Слишком много высоких гостей — для него редкость. Вот почему пассажир легкой рессорной коляски, миновавшей заставу ранним мартовским утром, старался пониже надвигать лощеную шляпу с высокой черной тульей и повыше поднимать лисий воротник пальто. Кое-где лежал снег. Ветер со шведской стороны всегда холодный. Рано было перелезать из шубы в весеннее и менять подбитые мехом полусапожки на французские туфли. Карл Васильевич чувствовал себя простуженным и несчастным.
Он велел править к генерал-губернаторскому дому и, вступив в переднюю желтого особняка с белыми дорическими колоннами, доложить о себе только хозяину. По властной манере и неприятному, повелительному тону, лакеи тотчас признали в незнакомце важную персону. Мальчик-гайдук метнулся к господской спальне. Был тот ранний час, когда ее сиятельство почивала особенно крепко, а его высокопревосходительство норовил урвать клочок теплого блаженства под боком у супруги.
— Те чё? — спросонья осведомился Закревский, ухватив мальца за ухо.
— Там вас такой… маленький… носатый… очень гордый… Ой!
Арсений зажал пацаненку рот, чтобы не разбудил Грушу. А сам протер глаза. Какого, спрашивается, дьявола?
Зевая и чертыхаясь, он накинул турецкий халат, сунул ноги в туфли без задников и пошлепал в соседнюю комнату. Направо будуар жены. Налево его уборная. Белая печка, покрытая плиткой. Зеркало. Стол. Кувшин в тазу. Умывальный прибор из черепахового панциря. Заглянул в громадный шкаф мореного дуба за мундиром. Так и есть, Тишка со вчерашнего дня задрых, не приведя барское платье в порядок. Где, спрашивается, горячая вода? Где мыло? Где, черт дери, сам денщик?
Наскоро поплескав холодной влагой в лицо и облачившись в первый попавшийся форменный сюртук, Закревский поспешил в кабинет, где в кресле у стола его уже ожидал гость.
— Карл Васильевич? Какой неожиданный сюрприз. — Он не сказал «приятный».
— Арсений Андреевич, сколько лет, сколько зим! — Нессельроде поклонился. — Не чаяли встречи?
Да уж, министр иностранных дел — редкая птица. Не всякий генерал-губернатор удостаивается чести лицезреть его у себя дома.
— Удивлены?
Закревский развел руками.
— Между тем все очень просто, — вздохнул гость. — Помните наш разговор у меня на Литейном? Я предрек, что вы далеко пойдете.
Это он в смысле «за полярный круг»? Арсений обиделся. Да, его услали к северным оленям!
— Государь поправился. И выражает вам свое неизменное благоволение.
Генерал крякнул.
— Для этого он и прислал вас?
— Именно. — Тонкие губы Нессельроде растянулись в подобие улыбки. Почему-то сейчас Арсения интересовал праздный вопрос, может этот человек дотронуться языком до кончика носа? — Его величество прекрасно осведомлен о миссии Ожаровского, — продолжал Карл Васильевич. — Вы действовали правильно. Не все командиры корпусов поступили так же.
Закревский прикинул, что теперь жди снятия с должностей.
— Я кое-что добавлю к словам императора. — Круглые, птичьи глаза гостя, казалось, подернулись пленкой. — Мы всегда понимали друг друга. Вы с женой акционеры Русско-Американской компании?
Меньше всего генерал-губернатор ожидал такого вопроса. Да, отец Аграфены отдал часть приданого ценными бумагами. Шельмец! Знал, что они ничего не стоят!
— Я вас удивлю, — продолжал Нессельроде. — Их цена пошла в гору. А скоро взлетит на тысячу процентов. И все только потому, что вы придвинули войска к границе.