Наследники Борджиа
Шрифт:
Задумался Рауль. Ему хотелось разыскать Аквитана. Он интуитивно чувствовал, что Алинор должна быть где-то рядом с ним. Но деньги таяли, здоровье под жарким солнцем юга — тоже. И видя плачевное состояние графа, де Блуа настаивал на его возвращении домой. А сам обещал остаться и найти Аквитана и Алинор. Но судьба не позволила отцу уехать, не повидав дочь и не разгадав тайны, которая мучила его всю жизнь, тайны его давнего спасителя-тамплиера.
Так вышло, что капитан судна, которое должно было отправляться в Европу, отказался взять пассажиров. Иерусалимский король много задолжал генуэзцам, и они блокировали все входы и выходы из гавани Яффы, не пропуская корабли, пока долг не будет погашен. Наместник короля подсказал Раулю направиться в Птолемаиду, где можно сесть на венецианский корабль и даже предоставил в сопровождение вооруженных людей. С большим трудом добрался Рауль до Акры. Сердце его работало все хуже и вот-вот готово было остановиться. Он уже почти не мог передвигаться сам. Граф де Блуа водил его, поддерживая под руки.
В Птолемаиде выяснилось, что венецианское судно отходит только через три дня. Купив места, Рауль и прибывшие с ним дворяне решили пока остановиться в гостинице. Сам граф лежал в постели, не вставая. Но он не хотел терять ни одной минуты на Востоке зря и снова отправил де Блуа и его вассалов искать Алинор. Но так вышло, что нашел ее он сам.
Однажды вечером Федай Маймун сообщил Алинор, что на базаре какие-то люди, прибывшие из Франции, расспрашивали его о женщине, по описанию очень похожей на нее. Кто бы это мог быть? Федай рассказал, как они выглядели, и по гербам, вышитым на их одеждах, Алинор поняла, что это граф де Блуа прибыл в Птолемаиду по ее следам, чтобы забрать и насильно вести под венец. Что уж теперь цацкаться с беглянкой, которая не только сама не уберегла свою честь, но еще и опозорила отца и всю семью! Поведав Федаю о своей прежней жизни во Франции, Алинор попросила его помочь ей скрыться из города. Маймун согласился. Снова рано поутру выкатил он из сарая свою тележку, запряг в нее ослика, собрал свой нехитрый ратный скарб, усадил на тележку Алинор, одетую сирийской крестьянкой, и свою дочь Лолит, вызвавшуюся сопровождать франкскую госпожу, и они тронулись в путь.
Стояло раннее утро. Белый шар солнца над Птоле-маидой только-только показался из-за сиреневых облаков. Море у главной пристани Акры билось о берег лиловой пеной, ветер трепыхал разноцветные флажки на мачтах венецианских судов в гавани. Торопясь скорее покинуть город и рассчитывая на ранний час, они решили поехать напрямик через центр и выехали на главную площадь Акры, к собору и замку тамплиеров. Вокруг все было тихо. Алинор скинула с головы темный платок, закрывавший ее лицо, чтобы поправить выбившиеся волосы, и в это время из кривой улочки, выходящей на площадь, на которой находилось большинство гостиниц для европейцев, появились люди де Блуа. Самого графа с ними не было. Он преспокойно спал в своем номере и, конечно, не думал об Алинор. Люди же его в лицо графиню не знали. Они хорошо повеселились в ночных кабачках Акры и прогуливались теперь, чтобы немного развеяться.
Но Алинор не знала всего этого. Она подумала, что они идут за ней. Паника охватила Алинор. Она оглянулась вокруг, ища спасения. В это время снова зазвонили колокола на соборе, ворота замка тамплиеров открылись, и на крепостном мосту появились рыцари. Впереди на статном боевом коне ехал величественный рыцарь с длинной черной шевелюрой, посеребренной сединой. Лицо его, суровое, даже мрачное, прорезанное глубокими шрамами, полученными в сражениях, на какое-то мгновение показалось Алинор знакомым.
— Кто этот господин впереди? — взволнованно спросила она Федая.
— Сам Великий Магистр де Сент-Аман, — прошептал тот, снимая шляпу и низко кланяясь всаднику.
— Кланяйтесь, кланяйтесь, госпожа. Он господин этого города. Все зависит от него…
Недолго раздумывала молодая графиня. Оглянувшись на притихших вассалов де Блуа, которые в подобострастном изумлении уставились на рыцарей, словно оцепенев, она через всю площадь кинулась наперерез уже выезжающему на площадь де Сент-Аману и простерась ниц перед его конем с мольбой:
— Сеньор, я прошу вас о заступничестве. Защитите меня!
— Кто вы? — спросил, нагнувшись с седла, Великий Магистр, немного удивленный. — Как зовут вас, мадам? И что угрожает вам?
— Меня хотят увезти обратно во Францию и выдать замуж за нелюбимого! — Алинор поднялась на коленях, ее пламенные черные очи с отчаянной мольбой взирали на Великого Магистра. — А я мечтаю остаться здесь и служить делу Христа, мессир! — Она протянула Великому Магистру скомканный рисунок, с которым никогда не расставалась. — Я могу делать любую работу, я умею рисовать… — молила она.
Де Сент-Аман взял рисунок из рук девушки. Взглянув на него, в одном из воинов-тамплиеров, осаждающих Дамиетту, Великий Магистр ордена Тампля, прославившийся на Востоке не только как бесстрашный воин, но и как дерзкий, надменный, горделивый властелин, узнал… себя, каким он был лет двадцать назад, под этой самой Дамиеттой. И тогда он не был еще Великим Магистром. Он был простым воином Храма.
— Когда вы нарисовали это? — быстро перевел он на Алинор взгляд, в котором засквозил искренний интерес к неизвестной благородной даме в крестьянской одежде.
— Когда была ребенком, — ответила она, все еще стоя на коленях.
— Встаньте, — приказал ей еще более удивленный Эд де Сент-Аман. — Откуда же вы узнали обо всем?
— Из снов.
— Как ваше имя, сударыня? — казалось, он уже сам догадывался об ответе. И услышал то, что и ожидал:
— Алинор, графиня де Тулуз д'Аргонн.
Ответ девушки долетел и до стоявших до сих пор неподвижно вассалов де Блуа. Они наконец поняли, кто перед ними и, вспомнив о своем долге, ринулись к ней. Но по мановению руки де Сент-Амана, ехавшие за ним конные тамплиеры выдвинулись вперед и окружили Алинор плотной цепью, так что никто не мог подступиться к ней.
Великий Магистр размышлял недолго. На днях он как раз получил письмо из Рима, в котором римский первосвященник настаивал на более деятельном участии ордена не только в ратной защите завоеваний христианства, но и в обращении коренного населения Востока в христианскую веру. Для этого римский апостолик просил Великого Магистра всячески содействовать устроению под властью его ордена нескольких монастырей, в том числе и женского, который предполагалось посвятить святой мученице Бернардине. И глядя в пламенные очи стоящей перед ним на коленях девушки, Великий Магистр понял, что лучшей настоятельницы для будущего монастыря ему не найти. И он предложил Алинор стать аббатиссой и взять на себя заботу о страждущих и скорбящих Птолемаиды, да и всего франкского Востока. Алинор с радостью согласилась. Так решилась ее судьба.
Пока все взгляды и помыслы присутствующих на площади были обращены к могущественному Великому Магистру тамплиеров, никто не заметил стоявшего в отдалении, прижавшись спиной к каменной стене дома, пожилого и очень серьезно больного человека. Какая-то неведомая сила подняла графа Рауля с постели и вывела на улицу в то утро. Он видел, как выехала из ворот замка тамплиеров кавалькада рыцарей, видел, как бросилась ниц перед Великим Магистром его дочь Алинор, которую он, наконец, нашел, и, что самое главное, узнал в восседающем на белоснежном скакуне величественном седовласом рыцаре своего давнего спасителя из Дамиетты. Измученное больное сердце Рауля разрывалось от страдания. Но он понимал, что сделать уже ничего нельзя, что сама Судьба вырывает из его рук самое дорогое, что было в его жизни, его любимую дочурку, что дамиеттский незнакомец, всю жизнь не отпускавший от себя его самого, тайной и великой силой своей послал ему почти двадцать лет назад чудесное, ни на кого не похожее создание, прелестное и талантливое дитя, чтобы он, Рауль, вырастил ее для него, а теперь забирает ее назад, для своих таинственных и великих целей. Что мог противопоставить могущественной силе Храма обыкновенный дворянин из Южной Франции? Кого тревожило его разбитое сердце? И потому он не попытался остановить Алинор, он не сделал даже шага ни к ней, ни к бывшему спасителю своему, ставшему столь важным и уважаемым господином. Он просто стоял и смотрел. Слезы сами собой текли из его глаз. А сердце в его груди, он ощущал это, билось все реже и все слабее. Он чувствовал глубинной интуицией своей, что все кончено для него: он выполнил свой долг и теперь должен уйти. И он хотел уйти. Вернуться в гостиницу, и — прочь, прочь из этого города, прочь с Востока!