Наследники Фауста
Шрифт:
Друг моих давних дней пожелал беседовать со мной сам. Один, без судей, без охраны, даже без ведущего протокол писца (если только тот не сидел где-нибудь за занавесью или в печном дымоходе). Хельмут спросил стражу, что я поделывал, когда за мной пришли, преувеличенно удивился ответу и отослал всех.
Оставшись вдвоем, мы сразу перешли к сути. Он ни слова не сказал о той нелепой истории, памятной тебе: когда я незадолго до нашей свадьбы осмелился публично возразить некоему выдающемуся мужу и был вынужден признать свою неправоту. Его интересовало совсем иное. Говоря коротко, меня обвинили в том, что восемь лет назад я совершил некий проступок, тяжкое прегрешение против Господа,
— Он не сможет поклясться.
Произнеся эти слова, Хельмут взглянул на меня. Я понял, кто его свидетель, и он увидел, что я понял.
Тесный союз твоего самозванного дядюшки и моего давнего приятеля не должен был удивлять. Хельмут по наружности перешел из католичества в истинную веру, но подлинный его хозяин остался тем же. Вся их служба вершит свое дело таким образом, что многое наводит на мысли о подобном союзе. Но страдая и ужасаясь, выкрикивать проклятья, давать мучителю богохульные прозвища — это одно, а совсем другое — стоять лицом к лицу с соратником Самого, настоящим, а не метафорическим, во всей его силе, и выслушивать от него обвинения в его собственном грехе. Я напомнил себе, что предвидел это, но все же почувствовал смертную тоску, не меньшую, чем тот человек из записок Апулея, который убежал от своих убийц к другим убийцам. Только мне на их милость рассчитывать не стоило.
— Если он не поклянется, то ты не сможешь меня осудить, — все-таки сказал я.
— Я поклянусь вместо него, — равнодушно согласился он, — и суд примет мою клятву. Теперь ты знаешь, что твоя вина известна, и должен догадаться, каков будет приговор. Слуга Господень, я не оставлю твое преступление безнаказанным.
— Слуга Господень?..
— Не пытайся меня оскорбить, это ничего не изменит.
Теперь и только теперь, подумал я: свой запас страха и трепета я исчерпал на год вперед, а если ухмылка и получится не совсем натуральной, это даже к лучшему.
— Дружище Хельмут, не вижу твоей былой беспощадной строгости к самому себе. Некогда ты, начальствующий надо мной, ответил согласием на мою просьбу. Если я преступник, то преступник и ты.
— Я ошибся тогда, позволил себя обмануть. А сегодня исправляю свою ошибку.
— А ты вполне уверен, что и твои соратники назовут это именно ошибкой и никак иначе? Или все члены нашего городского суда твои верные друзья и покорные слуги?
— Для чего бы мне беспокоить их по столь ничтожному поводу? Узник, обвиняющий следователя, — понятно, но… неубедительно.
Снова я видел, как в человеческой оболочке шевелится и повертывается гадина преисподней, и нынче было страшнее, чем вчера. Глаза убийцы были у господина доктора права, да он и был убийцей, и медлил только затем, чтобы полюбоваться на мой страх.
— Если ты этого не сделаешь, за тебя это сделаю я. — Сказав так, я вынул из кармана алмаз и принялся рассматривать его против окна.
— Что это?
— Маленький камушек.
Я кинул его на стол перед ним. Хельмут проделал те же манипуляции, что и я несколько часов
— Тебя обыскали перед арестом!?
— Не наказывай их. — Я забрал свою собственность, и он мне даже не помешал. — Они сделали все, как должно.
— Где ты взял это?
— У одного моего приятеля, которого знаешь и ты. Да, именно у него.
А теперь твой черед бояться, старая гадина.
— Он служит тебе?!
— Не так преданно, как иным, но кое-чего я могу от него добиться. Особенно если мои желания совпадут с его собственными.
(И заметьте, почтенные господа, ведь я ни на йоту не соврал!)
— Ты лжешь. Он сказал, что ты его враг.
— Верно, — я весело оскалился. — А не позабыл ли он сказать, что ты — его друг?
— Что ты подразумеваешь?
— Прежде ты схватывал на лету. Твой свидетель, не умеющий клясться, ненавидит меня и предал из ненависти в твои руки, но поверь старому другу, он не любит и тебя. В самом деле, какое чувство, кроме ненависти, он может питать к столь ревностному служителю Господню?!
— Придержи язык, Вагнер!
— Прости, если выразился неточно. Но поверь мне, он знал, что делает! Он понимал, что ты захочешь… исправить ошибку и наказать преступника, что ты не простишь. Понимал он и то, что я прихвачу тебя с собой, если мне чуточку помочь, совсем немного. И как ни досадно мне будет оправдать его надежды, все же я поступлю так, как он ждет. Семь бед — один ответ, и коли гореть в огне, так хотя бы вместе с тобой, дражайший друг.
— Как же ты это сделаешь? — Он бледно улыбнулся. — С помощью этого камешка? Сейчас его отберут у тебя.
— Давай, зови стражу, — подначил я. — Пускай они подивятся, откуда у преступника диамант великой ценности — ведь вошел-то я сюда с пустыми руками, и в том они поклянутся, если кто их спросит! Это же ты мне его передал, или забыл, как совал его в мой карман и наставлял спрятать получше?..
На сем я замолчал. Молчал и господин юрист.
— Подавись своим камнем, — сказал он наконец, — я запрещу им с тобой разговаривать и слушать твои слова, и будь спокоен, они повинуются!
— О да, — вскричал я радостно, — запрети им, запрети! Что бы ни происходило у них на глазах, что бы ни слышалось из моей камеры, пусть они и головы не повернут, ведь все это будет только колдовским мороком! Как стихнет, они войдут, да поздно будет!
По лицу его я видел, что он пытается понять, чем я угрожаю и может ли быть, чтобы я вправду обладал той властью, о которой говорю. Я же уповал на то, что было мне доподлинно известно: среди вещей, коих досточтимый Хельмут боялся, были его соратники, предательство, дьявол и адские муки — перед смертью и после. Полагаю, в ту минуту он от души мечтал увидеть арбалетную стрелу в моей спине, и сожалел, что не сделал для этого необходимых приготовлений — потому, вероятно, что уготовил мне другую гибель, или же затем, чтобы ничьи уши не услышали, как я называю его соучастником давнего преступления, или по обеим причинам сразу. Теперь же он был как цыган, у которого взбесился и стал на дыбки покорный цепной медведь: выпустить жалко, удерживать страшно.
Но, похоже, ему и раньше приходило на ум, что коварство дьявола может обратиться против него самого, он ждал этого и готовился противостоять. Новая мысль явилась ему, и он улыбнулся краем рта.
— А что если я оставлю тебя в живых?
— Обещаю, что не полезу на рожон, коли получу жизнь и свободу. К великому сожалению, я не смогу погубить тебя, не погибнув сам. Зато, если сделаем так, мы оба славно обманем его и оставим с пребольшим носом. Укротим наши страсти и договоримся, старый дружище?