Наследники
Шрифт:
Виктор пожал плечами:
— Вам виднее.
— Но все же, на стройке работали?
— Работал. Техник.
— Ну вот. А прибедняемся. Помогай. Собирай группу, и начинайте ставить палатки. Вон где отметки сделаны. Давайте, давайте…
Зарубин спросил столпившихся вокруг него:
— Кто из вас плотничал?
Молчание.
— Ну, а кто в походах бывал, кто палатки ставил?
В ответ раздался разноголосый шум. Это дело вроде бы знакомое.
— Тогда пошли, — и Виктор направился к груде пухлых, объемистых тюков, лежавших на картофельной ботве. Все поспешили за ним. Взяли первый. Он был тяжелый, несли вчетвером. Возились с установкой долго. Оказалось, однако, что палатка натянута плохо, бока висят, закрылки жалобно хлопают по ветру.
— Нет, плохо. Давайте-ка переделаем, — и Зарубин с сердцем начал снимать петли с опорных кольев.
Когда палатку установили вновь, вся группа отошла чуть подальше. Получилось уже лучше. Палатка стояла легкая, подтянутая, брезент чуть-чуть позванивал на ветру.
Вторая далась легче, третья еще легче.
По пути за следующим тюком Виктор, остановив всю группу, вдруг предложил:
— Что же это мы, работаем, работаем, а друг друга не знаем? Давайте знакомиться!
И верно, — загалдели в ответ.
— Трофимов.
— Цвит.
— Сашин…
Виктор стоял, смотрел и думал о том, с кем свела его судьба. Все разные. Этот, с лихим чубом — Сашин, другой, рядом с ним, рыжий, здоровенный, но покладистый, добродушный верзила — это Трофимов. А этот низкорослый и удивительно подвижный? Как же его фамилия? Ах да, Фурер… И одеты так, словно нарочно старались отличиться друг от друга. Сашин в добротных резиновых сапогах и фуфайке; Трофимов — в легком спортивном костюме, кедах и шляпе; Фурер — во франтоватом костюме, и даже складка на брюках еще не сошла.
Все из разных мест, и сами все разные. Но у всех что-то общее. Видимо, то, что приехали они сюда не за длинным рублем, их, как и его, Виктора Зарубина, привело другое — сознание того, что «Химстрою» нужны их руки, их силы. И путевку райкома на стройку каждый хранил в кармане рядом с комсомольским билетом.
Вечером, усталые донельзя, облюбовав одну из наиболее удачно натянутых палаток, ребята забрались в нее и принялись за благоустройство.
Подмели пол, вместо постелей положили нераспакованные тюки, притащили с улицы большой чурбак, который водрузили в самом центре палатки. Кто-то, кажется Фурер, вернулся с охапкой пахучих стружек.
— О, это уже совсем здорово! — весело заметил Виктор.
Ребята делились новостями, которые слышали в отделе кадров, на участках. Говорили, что уже несколько человек покинули стройку, не согласились жить в таких условиях. Кто-то рассказал о крупном разговоре с начальником стройки в обкоме партии. Комсомольцев понаехало много, а поселок только сегодня начали ставить.
На следующий день к зарубинцам подошли два паренька. Один высокий, широкий в плечах, с маленьким вещевым мешком, другой маленький, щуплый и юркий, с огромным чемоданом и не менее солидным свертком в руках.
Низкорослый смело подошел, выбрав место посуше, сложил свой сверток, потом опустил на землю чемодан и спросил:
— Кто здесь главный? Прораб послал к вам.
— А мы тут все главные, — ответил Зарубин. Однако взял у парня записку Удальцова, прочел. — Ну что ж, очень рады. Включайтесь в работу… Только кто из вас кто?
— Я — Зайкин.
— Как, как? — переспросил Виктор.
— 3-зайкин. Константин Зайкин.
— А твой товарищ?
— Он Медведев. Григорий Медведев.
— Земляки? — с улыбкой спросил Виктор.
Зайкин ответил:
— Не совсем. В грузовике познакомились. У обоих направления к вам.
— А что умеете делать?
Костя вскинул белесые брови:
— Что может делать человек, окончивший профтехучилище, добравшийся до третьего курса техникума и не один годок отработавший в цехах завода «Октябрь»?
— На стройках работать не приходилось?
— Пришлось… немного.
— Где же?
— В Москве. Черемушки, Ленино-Дачное, Измайлово. Полагаю, вы в курсе, какой там размах? Строителям помогать приходилось.
— Это уже кое-что, — согласился Зарубин и, обращаясь к стоявшему молча рослому парню, спросил:
— А вы, Медведев?
— Я плотник. Не очень чтобы настоящий, но год с небольшим работал по плотницкому делу.
— Совсем находка! — Виктор показал на свою палатку: — Вон наше жилье. Устраивайтесь — и на работу.
Так группа Зарубина пополнилась еще двумя строителями.
…Прошло несколько дней, и Лебяжье изменило свой вид. Десятки серо-белых и зеленоватых палаток рядами встали среди картофельных полей. В центре поселка — палатка раза в четыре больше остальных. Здесь разместится поселковый клуб. Но это потом, позже. Сейчас его, конечно, заселят.
Меж палаток желтели песчаные дорожки. Как часовые стояли по углам поселка высокие столбы электрических фонарей. То тут, то там дымили костры. Наиболее хозяйственные разжились картошкой, луком. Слышались выкрики:
— Эй, чей это синий чайник? Клокочет вовсю, снимать пора.
— Чья кастрюля с отломанным ушком? Спешите, весь завар убежит.
Строительство кухонь не предполагалось, так как обеды доставляли с промплощадки. Но привозили их не аккуратно — то в двенадцать, то в два, а то и в три.
Первым против сухомятки восстал Костя Зайкин. Пообедав два раза хлебом, колбасой и кипятком, он подошел к Зарубину и, упершись в него своими маленькими зеленоватыми глазами, заявил:
— Так дело не пойдет. Они что хотят, чтобы мы тут копыта откинули? Питание для человека — первое дело. Дайте кухню, и я вам здесь второй «Метрополь» устрою.
— «Метрополь» нам, пожалуй, ни к чему, а кухни действительно нужны.
Удальцов, когда Зарубин заговорил с ним об этом, замялся.
— Ведь столовую будем строить.