Наследники
Шрифт:
Когда ехали с собрания, Снегов спросил Быстрова:
— В чем все-таки дело? Как вам удалось убедить людей? Ведь многие до этого поддерживали Данилина.
Быстров ответил:
— Ничего нет удивительного. Есть у нас еще товарищи, которые никак не привыкнут думать сами, принимают чужие мысли за аксиому. Данилин — величина заметная! Ну и пошли за его рассуждениями. А когда вникли и обдумали — поняли. В этом, между прочим, и ценность коллективного обсуждения таких больших вопросов. Вырабатывается объективная, всесторонне взвешенная и обдуманная точка зрения. Скоро все убедятся, в том числе и сам Владислав Николаевич, что иного решения быть не могло. И коррективы в наши планы будут внесены обязательно. Просчеты в проектировании, особенно такого большого завода, могут быть. Так почему же не исправить их вовремя?
А в кабинете Данилина тоже шел разговор о собрании. Начальник производственного отдела Вишневский говорил ему:
— Знаете, я не год и не два на стройках. Не часто бывает, чтобы корпуса площадью в тридцать тысяч метров сооружались в такие сроки. Ведь проекты берем прямо со стола, материалы в бригады идут с колес. Это что-то фантастическое. Но посидел я на активе, и, знаете, взяла меня в плен мысль: а чем черт не шутит? Может, и справимся? А? Почему нам надо вертеться на одном пятачке главного? Расширим фронт, легче будет организовать работы. О третьей смене опять же можно подумать.
Данилин нетерпеливо возразил:
— Третья смена на стройке может быть лишь подготовительной. Производство основных работ ей не поручают. Неужели вы не знаете этого?
— Но это же не закон?
— Не закон, но традиция, элементарные правила.
— Кто же нам мешает изменить эту традицию и эти правила?
Данилин поморщился.
— Вы, как и Быстров, все бьете на энтузиазм. А меня интересуют реальные вещи, подкрепленные инженерными расчетами.
— Зря вы так относитесь к мнению Быстрова. Он основательно влез в наши дела и воюет за свою точку зрения не наобум. Расчеты у него довольно убедительные.
— Вы, что ли, помогали?
— Да нет, он же меня считает вашим единомышленником.
Данилину не хотелось больше говорить, никого не хотелось видеть, и он, сухо кивнув Вишневскому, отпустил его.
Несколько дней спустя Быстров напомнил:
— Владислав Николаевич, надо выполнять поручение собрания. Когда поедем к министру?
— Вы затеяли эту канитель, вы и договаривайтесь.
Быстров спорить не стал:
— Пожалуйста, могу позвонить и я.
Но Данилин передумал:
— Не надо. Сегодня-завтра условлюсь о встрече.
Министр на звонок Данилина ответил сразу.
— Знаю, знаю о баталии, что у вас произошла. Встретимся обязательно. Только вот когда? — Затем, подумав с минуту, сказал решительно: — Послезавтра приеду. Кто нам еще будет нужен? Из управлений и главков?
Данилин ответил:
— Вы сами разберетесь.
— Нет, дорогой мой, я не семи пядей во лбу. Прихвачу с собой всех, кто вам помогать должен.
Через день министр приехал в Каменск. Поздоровавшись с Данилиным и другими руководителями стройки, он сразу же обратился к группе приехавших с ним работников:
— Ну вот что, всем десантом ходить по участкам не будем. Каждый пусть занимается своим делом. А в конце дня, — он посмотрел на часы, — часа этак в четыре, соберемся у Данилина. Ясно? — А потом предложил Данилину и Быстрову: — Ну, хозяева, ведите показывайте, что наработали.
Министр не был новичком в своем деле. Вся его жизнь, как и жизнь Данилина, прошла на стройках. Бетонщики, плотники, штукатуры, механики здоровались с ним, как со старым знакомым. Он не просто знал этих простых, немногословных, несколько суровых, но удивительно дружных людей. Он любил их, гордился тем, что вышел из их среды. И боже упаси, если кто-нибудь при нем скажет что-либо неуважительное о строительной братии — будет врагом его до конца дней.
Быстров удивился, заметив, как изменился весь облик этого человека, когда он оказался на участках. Куда девались его медлительность, тяжеловатость. Уверенно и споро поднимался он по узким шатким стремянкам, бесстрашно шагал по мосткам, перекинутым над огромной глубиной котлована, бросал то Данилину, то Быстрову или идущему рядом прорабу беззлобные, но едкие замечания.
— Что это вы перекрытия над подвалами в монолите проходите? Рутина-матушка. А плитами вся ветка забита.
Или:
— Все жалуетесь на нехватку технологического транспорта. А на МАЗах по кирпичику возите. Не очень-то по-хозяйски дела ведете.
Зайдя в столовую первого участка, министр долго обследовал все ее хозяйственные закоулки, придирчиво изучал меню, а потом направился к двум паренькам, что сидели в углу зала.
— Почему так поздно обедаете, ребята?
— Только что с базы вернулись.
— Как кормят?
— Ничего, тольке вот холодное все.
Министр ничего не сказал, но выразительно посмотрел на Данилина и Быстрова. Когда же обедающим подали кофе, он попросил принести и ему. Взял, однако, не свой стакан, а одного из юношей, свой же подвинул ему. Пригубил, поморщился, но все же выпил, потом сказал:
— Чуфека, как говорят итальянцы.
— А что это такое? — спросил Данилин.
— Что такое? Бурда.
Когда поднялись на эстакаду главного корпуса, Данилин, вытащив из кармана чертеж, стал объяснять размещение объектов, где на какой стадии находятся работы.
Министр слушал внимательно, не перебивая и почти не задавая вопросов. Сказал только, когда уже собрались спускаться:
— Если говорить военным языком, то вы сейчас ведете разведку боем. Битвы пока не вижу. И вопрос состоит, очевидно, в том, как ее начинать. Так?
— Не совсем так, Николай Евгеньевич. Вы же видите, по главному нулевой цикл к концу идет. Вот смотрите.
Данилин опять достал чертеж, собираясь продолжать разговор, но министр остановил его:
— Пойдемте к вам, там все обсудим.
Придя в кабинет Данилина, министр сел в кресло сбоку стола, что-то долго писал в маленьком блокноте с глянцевито-черными корками. Несколько раз подходил к телефонам, звонил к себе в министерство, разговоры вел отрывисто, лаконично. Затем, плотно устроившись в кресле, оглядел присутствующих и негромко произнес: