Наследники
Шрифт:
Теперь бюро райкома, разговор дома — все было позади. Оставалось самое трудное — прощанье с Валей.
Все время, пока решался вопрос об отъезде и шли сборы, мысль о скором расставании с ней была самой мучительной и тяжкой.
Так уж случилось, что Валя Кравцова еще с первых школьных лет опиралась на плечо Виктора. Она росла без родителей, у тетки, и ей приходилось не сладко. Мать Виктора всегда говорила ему:
— Ты не давай Валюшку в обиду, она сирота.
И Виктор привык, что должен постоянно опекать эту конопатую Вальку. Помогал девчонке решать задачи, защищал ее от драчунов из соседней деревни, которым давно хотелось отколотить «эту рыжую» именно потому, что у нее был защитник. Оба выросли, но покровительственно-оберегающее отношение Виктора к Вале осталось. В Пески Виктор уехал раньше — в техникум. Но потом по его следам подалась сюда и она — заканчивать десятилетку. Углы снимали в домах, что стояли рядом. Как только Виктор освобождался, он спешил к школе встречать Валю. Она выбегала запыхавшись, на ходу застегивая пальто. Маленькая Валя шла возле рослого Виктора какой-то смешной, семенящей походкой, то и дело заглядывая ему в лицо.
Вот вечером они сидят за столом, уткнувшись в книги. Непослушная Валина челка порой задевает, щекочет лицо Виктора, он притворно-досадливо отмахивается от нее. Потом разгорается спор по поводу какого-нибудь стихотворения или задачи. Если Вале не удается переспорить Виктора, она кричит хозяйке:
— Тетя Даша, выгони отсюда этого зазнайку!
А через некоторое время раздается:
— Дарья Дмитриевна, идите сюда и убедитесь, что ваша квартирантка тупа, как новорожденный теленок.
Такие пикировки конечно же не мешали им через пять минут хохотать и дурачиться, а потом идти вместе на каток, в кино или клуб.
К дружбе Виктора и Вали в Песках так привыкли, что когда кто-нибудь из них появлялся в одиночку, то раздавались удивленные вопросы: не заболела ли Валя, не стряслось ли что с Виктором?
Как же случилось, что Виктор все-таки решил уехать? Уже давно ему не давала покоя мысль, что он вроде бы стоит в стороне от большой, настоящей жизни. Ну в самом деле, третий десяток пошел, а, кроме Литвиновки да Песков, ничего не видел. Когда кончил учебу, надеялся в армию пойти — не взяли. Нашли, что ступни у него какие-то не такие. Сколько ни изучал потом Виктор эти свои ступни, ничего особенного в них не нашел. Три раза ходил потом к врачу районной больницы, что председательствовал в комиссии, но разве им, врачам, можно что-либо доказать? Его послали на стройку льнозавода мастером. А потом избрали секретарем комсомольского бюро. Работа на заводе Виктору нравилась. Но тоска по чему-то большему постоянно жила в сознании. Когда же побывал в области на семинаре комсомольского актива, совсем потерял покой, раздразнили его рассказы бывалых ребят, которые поработали уже кто в Москве, кто в Ленинграде, а кто и в Сибири. «Так и жизнь пройдет», — думал он часто. Но затем упрекал себя: «Чего ты мудришь? Живут ведь здесь люди, они что, хуже тебя?»
Такие мысли, однако, довольно скоро сменялись сомнениями и тревогами. Валя тоже была одной из причин беспокойства Виктора. Только он один знал, сколько места занимает она в его сердце. Неотрывно, без конца хотелось смотреть на ее золотистую челку, видеть ее синие глаза, слышать ее шаловливо-капризный голос. Как-то они сидели рядом за столом. Виктор и сам не понял, как это случилось. Потянувшись за линейкой, он прижался щекой к лицу Вали, быстро, лихорадочно поцеловал ее. Она отпрянула, покраснела.
— Чего еще выдумал?
Однако через минуту опять доверчиво наклонилась к нему.
Виктор чувствовал, что его неудержимо тянет к Вале. Но, постоянно думая о ней, он говорил себе: «Строить семью сейчас — глупость. Валька только учится, и сам я пока ни то ни се. Надо скорее на ноги вставать, институт кончить. Вот тогда — другое дело».
К делам серьезным у Виктора было отцовское, сугубо серьезное отношение.
Так пришло решение ехать на стройку.
Но чем ближе был день отъезда, тем тревожнее становилось на сердце у Виктора. Порой возникало неудержимое желание пойти к Саше Бучме и, склонив повинную голову, попросить оставить его в Песках.
Больно ранило Виктора и другое. Он убедился, что Валя отнеслась к их предстоящему расставанию не только без того безудержного отчаяния, каким был полон он, но почти спокойно. В памяти постоянно вставал их недавний разговор. Они, как всегда, гуляли по Тополевой улице Песков. Тонкие льдинки застывших мартовских луж звонко ломались под ногами; с рыхлых, напоенных весенними водами полей тянулся влажный, знобящий ветерок. Там, в оврагах, еще лежал смерзшийся буроватый снег.
Стараясь говорить как можно спокойнее, Виктор произнес:
— Ты знаешь, Валя, не исключено, что мне придется скоро уехать.
Валя подняла на него глаза:
— В командировку? Куда?
— Нет, не в командировку. Работать. В Каменск. Это где-то под Москвой.
Валя посмотрела на него чуть удивленно. Помолчав, спросила:
— И что, это уже… решено?
— Да, почти.
Валю обидело, что Виктор решил такое без нее. Но она нарочито спокойно задала вопрос:
— Значит, скоро прощаться будем?
Виктора больно кольнул ее деловито-рассудительный тон.
Валя была искренне привязана к Виктору, но более глубоких чувств к нему пока не испытывала. Она спокойно, как должное, принимала его знаки внимания, трогательную и постоянную заботу. Привыкла к тому, что Виктор всегда был рядом, и он был не прав, мысленно упрекая ее за то, что она равнодушно относится к его предстоящему отъезду. Вале трудно было даже представить, как начнется день без стука Виктора в окно, без того, чтобы он не встретил ее у школы, чтобы вечером они не сели вместе за квадратный, накрытый газетами стол.
Тетя Даша, у которой жила Валя, понимала состояние своей жилички и как-то спросила:
— Как же ты теперь будешь без своего поводыря?
Валя, все эти дни упрямо старавшаяся не предаваться унынию, ответила почти твердо:
— Ничего, не маленькая.
Спокойствие ее было больше внешним, но Виктора оно больно ранило. А тут еще приятели пошутили:
— Зря уезжаешь, уведут у тебя Валентину.
— Это кто же?
— Да тот же Санько.
Зарубин сдержанно ответил:
— Не пугайте. Валька не из таких.
Санько приехал в Пески недавно. Совсем молодой человек, но с весьма взрослыми навыками. Рослый, загорелый, с аккуратно подстриженными усиками, с длинной — «языком» — прической, он поразил молодое поколение района. Был непременным участником всех вечеров самодеятельности, легко и ловко танцевал то с одной, то с другой девушкой, обучая их столичному стилю. Никому, однако, не оказывал особого предпочтения, пока не заметил Валю. Он чаще других приглашал ее танцевать, настоял, чтобы она вступила в самодеятельную театральную студию при Дворце культуры. И дебют Вали в «Тревожной юности» оказался удачным.