Наследство из склепа

Данилова Анна

И в это время раздался тихий скрип, дверь в комнату отворилась, впуская белую тоненькую фигурку с распущенными волосами.

– Мальчики, это я, не бойтесь, это не привидение…

Маша подошла к торшеру так, чтобы ее было хорошо видно, после чего села на постели и повернула голову в сторону Соломона:

– Можете меня презирать, но я подслушала весь ваш разговор.

Маша выдержала паузу, ожидая услышать в свой адрес пару-тройку неприятных характеристик. Но не услышала.

– Понимаете, мне не спалось… Кроме того, я должна

была рассказать вам кое-что о Ларисе. Не хотелось говорить это на ночь глядя, чтобы не расстраивать тебя, Сергей. Но ведь то, что только что услышала здесь, имеет ко всей ее истории непосредственное отношение.

– И какое же? – Соломон всем своим видом показывал, что очень сожалеет, что Маша услышала его признание в отношении тайны своей настоящей фамилии.

– Я тебе расскажу кое-что, что тебя заинтересует, но прежде ты расскажешь нам, какое отношение ты имеешь к Илье Галицкому?

Соломон аж подскочил, взмахнул руками и замотал головой.

Сергей изумленно взглянул на Машу. Похоже, он и сам не помнил, о ком она ведет речь.

– Сережа, помнишь тот листок из художественного альбома, который Никитка подобрал в разгромленной квартире Ларисы?

– Ну, помню…

– А сам альбом художника Ильи Галицкого, который мы обнаружили в гостиничном номере Ефима Борисовича и который ты, – она ткнула пальцем в сторону Соломона, – листал, сидя в кресле? И на мой вопрос, интересуешься ли ты живописью, ты еще ответил, мол, «это еще откуда здесь»? Вспомнил? Вы оба вспомнили? Или думаете, что все это случайно? А я вот, в отличие от вас, обратила внимание и на фотопортрет художника и кое-что поняла… Соломон, ты будешь говорить или считаешь, что нам с Сергеем надо забыть эту историю навсегда? Отвечай, ты знал Галицкого? Ведь это он, Сережа, это он, помнишь, бородач, который приходил тогда к Ларисе домой и собирался ей что-то рассказать…

– Он? – удивился Горностаев. – Художник? Но что он собирался ей рассказать?

– Ладно… – махнул рукой Соломон. – Да, Маша права, я действительно знаком с Ильей Николаевичем Галицким. Я жил у него почти год…

И Соломон рассказал, как вскоре после того, как его мать оставила его с Буффало и исчезла из его жизни, он сбежал в Москву.

– Я хотел добраться до дома, я помнил то место, где мы жили с мамой, но у кого бы я ни спрашивал, где оно находится, все только плечами пожимали…

– А сейчас ты помнишь этот город?

– Да это и не город, а просто место в лесу, там рядом нет домов… Это в Латвии.

– Латвии? – хором воскликнули Маша с Сергеем. – Значит, ты не русский?

– Не знаю. Но если фамилия моя Бауэр, значит, не русский.

– Так как называется то место, в котором вы с мамой жили?

– Странное такое название: Дупуми.

– Ничего и не странное, бывают и еще постранней…

– Ты остановился на том, что сбежал от Буффало в Москву, хотел через Москву добраться до Латвии?

– Да, но денег у меня не было. К тому же за мной стала охотиться милиция. И тут прямо на вокзале ко мне подошел человек. Он сразу мне понравился. Его звали Илья Николаевич. Он сказал, что хочет написать мой портрет и что, если я не против, то могу пожить какое-то время у него. У меня был нож, а потому я ничего не боялся.

– Нож?

– А что, если бы он оказался убийцей или маньяком, охотящимся на мальчиков? Ты просто не знаешь, какие люди мне встречались на московских вокзалах… Страшные, еще страшнее, чем дикие звери.

– И ты пошел за ним?

– Да, он привел меня к себе домой, и я ему обо всем рассказал. И я остался у него жить. Мне было хорошо, меня хорошо кормили, а за это я должен был позировать. Даже не то, что должен, но он просил меня, потому что я ему очень нравился. Вообще-то он где-то преподает рисунок, у него даже есть ученики, которые тоже рисовали меня, когда приходили к нам… Но Галицкий очень хотел, чтобы я нашел свою мать. И он помогал мне в этом. Я объяснял ему, какая она, какие у нее глаза, волосы, нос, губы, а он рисовал и спрашивал, похожа или нет.

– И что, получилось?

– Получилось. У меня его рисунок всегда со мной… Но потом, когда мама стала приходить ко мне по ночам, я понял, что она ищет меня, и поехал туда, где она меня и оставила. Я почему-то был уверен, что когда приеду в Саратов, то встречу ее там же, в парке… И я стоял возле скамейки, где ее оставил, и щурился на солнце, представляя, что вот сейчас она появится из солнечной мути и подойдет ко мне… Но она не пришла, а потом меня поймали, отвезли в детский дом, стали расспрашивать, кто я и откуда, а потом появилась Альбина, но это уже позже. Она почему-то обрадовалась, увидев меня… Стала расспрашивать про медальон… Думаю, она сразу положила глаз на него, а потом меня перевели в интернат, из которого я сбежал, а остальное вы уже знаете.

– Где портрет твоей матери, который Галицкий нарисовал с твоих слов? – спросила Маша шепотом. – Он у тебя с собой?

– Да, а что?

– Показывай.

Сергей с опаской посмотрел на Машу: что она задумала? В кого перевоплотилась на этот раз?

Соломон достал из этого же кармана, из которого прежде доставал носовой платок, сложенный в несколько раз листок. Развернул его и протянул Маше.

– Соломон, мне кажется, ты нашел свою маму… – сказала она и от волнения закашлялась.

– И кто же она?

– Лариса!

И Маша рассказала ребятам о том, что узнала от самой Ларисы. Что у нее есть сын, которого она отдала своей родной сестре.

– Все сходится! Галицкий, увидев ее фотографию на афишах и вспомнив свой портрет, который он нарисовал для тебя, посчитал, что она и есть твоя мать, и решил найти актрису, бросившую своего сына, и признаться ей в том, что мальчик почти целый год жил у него. И заодно, быть может, пристыдить мамашу за такое…

Соломон от волнения даже взмок.