Наследство одержимого
Шрифт:
А теперь оказывается, что все это была неправда! Дед со стороны отца не только благополучно дожил до середины прошлого месяца, но и завещал Сергею свой особняк, безусловно зная о существовании внука. Почему же дед никогда не заявлял о себе? Что это – какая-то тайная семейная неприязнь? Может, родители отца были против его женитьбы на матери? Ну да, скорее всего, так оно и было. А мать – видимо, в отместку, – говорила сыну, что родители его отца умерли. Да, здорово, видать, не поладила она со стариком…
Придя к такому хоть и натянутому несколько, но зато легко объясняющему все выводу, Сергей в десятый раз перечитал извещение, и мысли его приняли вполне определенное и весьма приятное направление.
«Дом-то каменный, двухэтажный… Интересно, во сколько
Новые мечты о прекрасном будущем подействовали усыпляюще, и скоро новоиспеченный фермер-помещик, уронив письмо на коврик, безмятежно чмокал пухлыми губами, ныряя в самые оптимистические сны…
Целую неделю Сергей настраивался на разговор с директором, встречая с тайной радостью каждую помеху на пути к осуществлению этой затеи. Начальника своего Сергей Федоров не то, чтобы боялся, но испытывал перед ним такую неловкость, что тут же начинал стыдиться собственного голоса – настолько, что директору приходилось переспрашивать. Сергей, чувствуя, что доставляет ему этим самым неудобство, начинал стыдиться еще больше и вместо того, чтобы коротко и ясно излагать суть дела, принимался извиняться неизвестно за что. Так было всегда при встречах. За глаза же, а особенно наслушавшись приватных разговоров в учительской, Сергей вполне отчетливо директора ненавидел. Иногда на него снисходило даже обидное прозрение насчет собственной роли в глазах этого сутулого кабинетного тирана. Но дальше констатации своей ущербности дело у Федорова не шло. Стоило ему завидеть эмалированную дверную табличку с надписью «ДИРЕКТОР», как все едва проклюнувшиеся амбиции тут же уступали место старинным школярским рефлексам. Для начала Сергей пугался собственной прямоты в спине и входил в страшный кабинет сутулясь не хуже директора, потом начинал мямлить и оправдываться.
Так вышло и на этот раз – с той только разницей, что оправдываться и стыдиться своих намерений пришлось имея все к тому основания, ибо Сергей Федоров действительно озаботил и разозлил своего директора.
– … какое наследство?! Какой там отпуск за свой счет?! Вы что, все сговорились, что ли?! Пашникова в декрет ушла, Комаренко на курсы поехала, Зинаиду Юрьевну на пенсию проводили (ну, это ладно)… Вы что, решили вообще школу оголить?! Совесть надо иметь, товарищ Федоров. Такой молодой, а уже…
Незримо корчась от собственной подлости, Сергей выполз в коридор и там обиделся. И на что он только, дурень, рассчитывал? Как можно было забыть, с кем имеешь дело?! Кстати, о наследстве теперь тоже придется забыть до лета… И Сергей утешился невинным развлечением: представлял себе свое «поместье» в разные времена года, с разным хозяйственным обустройством, но неизменно приносящим доход и связанные с ним приятные хлопоты…
Глава вторая
Полковник Беленький, стискивая зубы от раздражения, опять и опять перечитывал отчет. Честное слово, он так и знал, что этим все и кончится!
С самого начала он был против того, чтобы передавать проклятого маньяка в руки этих умников из НИИ для их дурацких экспериментов. Слишком много времени и сил было потрачено на отлов этого сукина сына. И вот пожалуйста: эти недоумки умудрились позволить ему сбежать!! Официально-то этот тип давным-давно расстрелян… И если об этом станет известно… Беленький крепко смял в кулаке скрипнувшую целлофаном коробку из-под английских сигарет. Яркий, мерзкий, зажигательный скандал замерещился полковнику во всех деталях. И самыми гадкими были среди них были влажно сверкающие гляделки газетных и телевизионных гиен. Полковник почти физически ощутил, как с его плеч прямо на паркет сыплются полковничьи звездочки. Как же! Отдуваться-то за этих головастиков из НИИ опять придется
Задавив дрожащими пальцами окурок в обсидиановой пепельнице, полковник Виктор Николаевич Беленький раскрыл тисненую кожаную папку. Папка эта содержала сведения о самых лучших… Перебирая плотные листы, полковник одного за другим браковал тех, кому, казалось бы, вполне можно было поручить столь деликатное дело. Папка была пролистана почти до конца, когда, наконец, полковник надолго остановил свой взгляд на очередной анкете. С глянцевой фотокарточки безразлично взирало на Беленького чуть полноватое лицо светловолосого мужчины лет сорока «без особых примет». «Вот то, что нужно, – подумал Беленький и как будто немного успокоился, – этого типа я знаю и этот тип со всем справится». Потянувшись к телефону, он еще раз покосился на фотографию. «Прощай… рожа!» – табакерочным чертом скакнуло в полковничьем мозгу.
Глава третья
Без четверти семь Любовь Захаровна разогнула широкую поясницу и, сдвигая со лба влажные пряди пегих красновато-седых волос, окинула усталым взором картофельные ряды. Нет, не успеть, видно, сегодня закончить…
– Ксень! Там «Мария» еще не началась?! – крикнула она через забор соседке, с ведром в руках выходящей из летней кухни.
– Не, семнадцать минут еще! – отозвалась пунктуальная Ксения, плеща помоями на компостную кучу.
Любовь Захаровна уперла руки в бока и несколько раз попробовала выгнуться. О-ох, и наломалась за день! С самого утра – уборка, стирка, огород, кухня… Ну, разве что посидела-поболтала сполчасика у калитки с Ксенией, а так – весь день в трудах. Вот тебе и отдых на пенсии! Видно, чем больше дел переделываешь, тем больше их остается… А завтра еще сын со снохой приедут, внуков привезут. Надо будет тесто поставить, ребятишкам булочек с повидлом настряпать, сладеньких, а то отощали совсем, будто сноха их не кормит – разве это дело? Любовь Захаровна еще раз с кряхтением потерла спину, подняла с земли тяпку и, шлепая стоптанными тапками, направилась к дощатому сарайчику, крытому посеревшим от времени толем. В это время стукнула калитка, впуская Юрия Ивановича с болоньевой сумкой в руках. В сумке угадывались очертания трех или четырех бутылок – как-никак, сын с семьей приезжает, святое дело! Юрий Иванович вошел в дом, поставил звякнувшую сумку на тумбочку в сенях, и через минуту за тюлевым окошком в комнате засветилось синее пятно телеэкрана. Слушая впол-уха окончание «Новостей», Юрий Иванович развернул «Советскую Россию» и привычно насупил клочковатые брови…
Углубившись в статью об экспансии международного капитала, тихо негодующий Юрий Иванович не замечал, как летит время. «Новости» давно кончились, мексиканские кинострасти сменились назойливой рекламной паузой – кстати, уже второй по счету… А где же Люба? Обычно не оторвешь ее от этой дурацкой «Просто Марии», а сегодня ходит невесть где… Не иначе, как с огорода ушла к соседям да там и осталась смотреть свою «Марию». Ну ладно, мексиканцы-мексиканцами, а как же ужин? И Юрий Иванович, не долго думая, выключил телевизор и, бормоча дежурную матерщинку, вышел из дому. Но раньше чем он подошел к калитке, взгляд его упал на раскрытую дверь сарайчика. Ах ты ж, вредительница! Оно, конечно, кругом все свои, но все-таки мало ли что…
Прежде чем навесить замок, Юрий Иванович машинально заглянул внутрь сараюшки. Вдоль бревенчатой стены грубо, но не без системы был навален садовый инвентарь. Чуть поодаль стояли ящики из-под рассады, старая газовая плита и пять больших фанерных листов. Шестой почему-то лежал на полу, прикрыв собою несколько банок с известью и карбофосом. Юрий Иванович совсем уже было собрался запереть обитую рыжим дерматином дверь, как вдруг остановился… Его тусклые глаза стеклянно пялились на предмет, видневшийся из-под опрокинутого листа. То была грязная, стоптанная тапочка – но не просто так, а явно надетая на ногу… На холодеющих стопах шагнул Юрий Иванович через порог, взялся обеими руками за фанеру, откинул ее и застыл с распахнутой челюстью.