Наследство последнего императора
Шрифт:
– Да ты и сейчас меня знаешь не хуже, – уже спокойно и даже равнодушно ответил Яковлев. – Но, скажу тебе, друг мой: есть вещи еще более важные, чем жизнь и белый конь. Прости за банальность и высокий штиль, – преданность и честность важнее всего. Вот ты меня не предал. Но ты одновременно и долг свой революционера не предал! Сначала узнал, спросил, выяснил, разобрался! И, конечно, если бы я оказался предателем и ты меня арестовал, ты поступил бы правильно. Я бы от тебя первым отвернулся и перестал уважать, если бы ты поступил по-другому… Так вот, хуже всего быть обманутым и преданным теми, кому доверял… Так! – хлопнул себя по колену Яковлев. – Мне нужно Свердлову отправить последнее предупреждение. Может до него дойдет, и он поймет…
– Передавай! Сей же момент! – воскликнул Косарев. – Может, мне выйти? Хочешь без свидетелей?
– Нет, напротив! – возразил Яковлев. – Останься. Очень хорошо, если еще кто-нибудь будет знать правду.
Яковлев – Свердлову
Несомненно, я подчиняюсь всем приказаниям центра. Я отвезу багаж туда, куда скажете. Но считаю своим долгом еще раз предупредить совет народных комиссаров, что опасность для багажа по-прежнему осталась вполне основательная, которую могут подтвердить как Тюмень, так и Омск. Еще одно соображение: если вы все-таки отправите багаж, как я уже предлагал и продолжаю настаивать, в Симский округ Уфимской губернии, то вы всегда свободно можете его увезти в Москву или куда хотите. Если же багаж будет отвезен по первому маршруту в Екатеринбург, то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить. В этом ни я, ни Гузаков, ни екатеринбуржец Авдеев – никто из нас не сомневается. Багаж вы больше не получите. Повторяю – больше не получите. Итак, предупредивши вас о последствиях, снимаем с себя всякую моральную ответственность. Едем по первому маршруту. Сейчас же выезжаем. Напоминаю, что при переговорах по аппаратам все время возникают недоразумения. Нарком Подбельский запретил для меня переговоры (телеграфные. – авт.). Прошу, чтобы нарком путей сообщений Невский строгой телеграммой дал наказ всем железнодорожным начальникам не давать по телеграфу никаких других сведений, кроме тех, чтобы наш поезд шел без остановки и останавливался только на маленьких станциях, значит, еще раз напомни Подбельскому и Невскому. Багаж сдам. Поеду за другой частью. Яковлев. Чудинов. Гузаков.
– М-да, – проговорил в раздумье Косарев. – И ты снова поедешь в Тобольск? За детьми?
Яковлев отрицательно покачал головой.
– Нет. То есть, моя миссия должна закончиться после того, как все Романовы окажутся в Москве. Но теперь ясно: Голощекин не даст мне сделать и шагу.
– Но-но! – не согласился Косарев. – Не таков Костя Мячин, чтобы поддаться какому-то Шайке! Никогда не поверю!
Они с Косаревым обнялись.
– Еще вот что, – тихо сказал ему Косарев. – Если у тебя там… что-нибудь не так будет получаться… не забывай, что в Омске у тебя есть друзья! Да и не только в Омске!..
Яковлев крепко пожал ему руку:
– Конечно, не забуду! Ну а сейчас, – он вздохнул, – я бы попросил, вернее, посоветовал бы… отправить меня обратно под конвоем.
– Еще чего! – возмутился Косарев. – Ты что же – арестованный? Или добровольно хочешь им стать?
– Будем считать, добровольно, – подтвердил Яковлев. – Для обоюдной гарантии. Чтобы меня не встретили пушками в Тюмени. А с тебя потом не спросили со всей революционной строгостью, как ты мог меня просто так отпустить.
– Ну, – неожиданно упавшим голосом произнес Косарев. – Я тебе дам людей. Но только потому, – громче сказал он, – что этого ты требуешь! А я тебе не могу отказать! Как старому боевому товарищу и истинному революционеру!
– Хорошо, хорошо! – улыбнулся Яковлев. – Спасибо. Прощай.
Выслушав рассказ Яковлева о том, что произошло в Омске, Гузаков в раздумье сказал:
– Надо все хорошенько обмозговать… Что сами думаете, товарищ комиссар?
– Первое, – произнес Яковлев, – как-то разъяснить нашим пассажирам, почему мы возвращаемся в Екатеринбург. Но сделать это аккуратно, чтоб не напугать до смерти.
– Да, – согласился Чудинов. – Царицу сердечный удар хватит – перед всем миром отвечать придется.
– Кто бы взял на себя?
И все обернулись к Новосильцевой.
Ей не только не хотелось идти в вагон к Романовым. Ей вообще никуда не хотелось идти. Она с трудом слушала Яковлева, с отвращением воспринимала голоса других. Больше всего на свете ей хотелось остановить поезд, выйти из него, уйти куда-нибудь в поле, найти чистую прохладную реку, забраться в воду и сидеть в ней вечно – до скончания дней.
Она молча направилась двери.
– Проводить вас? – матрос Гончарюк и вопросительно глянул на комиссара.
Яковлев кивнул.
Они пошли по раскаленному коридору. Романовы были через один вагон. На входе в него, в тамбуре уже были незнакомые красноармейцы. Караул был сменен по приказу Яковлева.
Николаю это не понравилось. Он ничего не стал говорить Александре, но когда Новосильцева и Гончарюк вошли в его купе, встретил их словами:
– Новая охрана… Откуда они? И что опять?
– Как чувствует себя Александра Федоровна? – не отвечая, спросила Новосильцева.
– Лучше, – ответил Николай. – Но она тоже спрашивает…
– К ней можно пройти?
– Да, наверное. Давайте попробуем.
Александра лежала на диване с закрытыми глазами. Новосильцева прислушалась к ее размеренному дыханию и спросила Марию:
– Мама давно уснула?
– Только что, – шепотом ответила девушка. – Что-нибудь случилось?
– Да, – ответила Новосильцева. – Мы движемся первым маршрутом – на Екатеринбург.
– А заславцы… ой извините, само вырвалось! Ну – те самые? – испуганно спросила Мария.
– Теперь все в порядке. Правительство приняло меры и гарантирует нам всем безопасность и беспрепятственный проезд в Москву.
– Так мы едем в Москву? – радостно закричала Мария, разбудив мать.
– Пока в Москву, а там, может быть, и дальше. Если все будет, как задумано, – прибавила она.
Мария бросилась к ней на шею и крепко обняла.
– Глафирочка! Миленькая! Родная!.. – сквозь придушенные слезы прошептала Мария. – Неужели, правда?.. Ты нас спасла… как обещала! Спасла! Спаси и остальных – ты же обещала Алексею!
– Да, обещала, – тихо сказала Новосильцева.
Она обняла девушку и погладила ее по голове.
– Только слез не надо… – сказала графинька. – И рано благодарить – еще не все кончено.
Александра все слышала. Она с трудом поднялась с дивана. Подошла к Новосильцевой и поцеловала ее в висок.
– Спасательница! Теперь я спокойная, – сказала она прерывающимся голосом. – Ты есть ангел Господень! Я каждый день молила, чтобы Господь сжалился и спасаль хотя бы моих детей!.. Меня не надо – только детей. Я молила Пресвятую Деву Марию: «Попроси за моих детей у Господа – у Сына Своего! Ведь Ты сама Мать и Ты знаешь, что такое терять ребенка, родную кровь!» И Она услышала – значит, Она просила Господа нашего Иисуса Христа! И Господь согласился и прислал к нам тебя!.. Ты теперь мне родная дочь! Ты больше, чем родная дочь. Ты – Ангел Господень! Я молюсь на тебя! – Александра обняла графиньку, крепко прижала к себе и поцеловала в лоб.