Наследство последнего императора
Шрифт:
– Это не урок, друг мой, – ответила Биттнер. – Просто я хотела с вами встретиться… в неофициальной обстановке. И кое-что рассказать интересное, чтобы вы поменьше скучали.
– А! Это другое дело! – повеселел Алексей. – Если не уроки, то спасибо.
– Недавно я перечитала одну удивительную вещь, – сказала учительница. – И подумала, что не очень хорошо будет с моей стороны, если я вас не познакомлю с нею. Хочу вам немного почитать вслух.
– Ну, вслух мы тоже читаем… – сказал Алексей. – Отец нам часто читает. И Жильяр. И Машка!
– Алексей Николаевич! – с укоризной покачала головой Биттнер. – Как можно обращаться к сестре в такой форме!
– А мы ее всегда так называем! Она привыкла! – поспешила брату на помощь Анастасия.
– Одно дело в вашем семейном узком кругу друг друга по-свойски называть, – не согласилась учительница, – другое дело при посторонних. Вы, Алексей Николаевич, не столько Марию Николаевну смутили, сколько меня. Я испытала некоторую неловкость.
– Что же тут такого? – удивился Алексей. – Вы же ничего не говорили про нее, это я ее так назвал!
– Да! Совершенно верно – вы назвали. И тем самым словно и мне предложили называть Марию Николаевну так же фамильярно. Отсюда и неловкость, поскольку вы, сами того не желая, открываете перед чужим человеком свою личную жизнь и ставите его в положение соглядатая. Рекомендую вам запомнить эту истину.
– Хорошо, я запомню, – небрежно пообещал Алексей – только бы отвязаться от училки и ее нравоучений.
– Уж соизвольте! – сказала Биттнер. – Такие мелочи в жизни на самом деле имеют очень большое значение – гораздо большее, нежели вам представляется. Итак, я хотела вас немножко отвлечь от повседневных ваших забот…
Она открыла книгу.
Клавдия Михайловна до конца дочитала поэму Некрасова «Русские женщины», и когда произнесла последние слова, в классной долго стояла тишина. Уже стемнело, и последние строчки учительница читала, поднеся книгу очень близко к глазам. Но в полутьме она хорошо видела, как сверкали глаза Алексея: мальчик смотрел на учительницу горящим взглядом, впитывая каждое слово, и она не торопилась включать свет, чтобы не растаяло волшебство поэтического слова.
– Боже мой! – с тихим восторгом проникновенно сказала Ольга. – Какой чудесный поэт! Какое счастье для нашей литературы, для нас, что в России есть такой поэт!
– А мы ничего не знали, – чуть смущенно проговорила Татьяна. – Как жаль.
– Но ведь теперь-то знаете! – возразила Клавдия Михайловна. – И я должна вам сказать, Татьяна Николаевна, если первая встреча с прекрасным приносит незабываемую первую радость, то вторая встреча – еще лучше, потому что это уже будет радость встречи со своим. Вы меня понимаете?
– О, да! – воскликнула Татьяна. – Спасибо.
– А что вы скажете, Алексей Николаевич? – поинтересовалась Биттнер.
Алексей задумался. Он старательно подыскивал слова, чтобы высказаться максимально четко – это стало входить у него в привычку.
– Я считаю, Клавдия Михайловна, – осторожно сказал он, – что у Некрасова – отзывчивая душа и мудрое сердце. Я также считаю, что очень плохо… – он поднял руку, увидев, что Анастасия что-то хочет сказать. – Не перебивай, Настёна! Ты не Керенский!
Сестры расхохотались.
– Ну, тихо, тихо, девки! – совсем по-взрослому прикрикнул Алексей. – Дайте ответить! Так вот, очень плохо то, что мы не знали Некрасова раньше. И не только мы. Но и наши папа и мама. Наши дедушка и бабушка. Наши близкие и дальние родственники – великие князья. Наши министры и генералы. Я уверен, что если бы круг тех людей, среди которых мы живем, то есть… – поправился он, – среди которых мы жили, знал бы не только Некрасова, но и запрещенного Толстого… чтобы знать хотя бы, за что на него церковь ополчилась… то наша жизнь была бы другой. Не знаю, была бы она легче. Но то, что она была бы хоть немного лучше и чище – в этом я абсолютно уверен! – отчеканил Алексей.
Клавдия Михайловна, внимательно выслушав его, спросила:
– Сколько вам лет, Алексей Николаевич?
– Четырнадцать.
– У вас будет нелегкая судьба, – в раздумье произнесла Клавдия Михайловна. – Гораздо более трудная, чем у многих ваших предков. Но она будет удивительной и интересной – в этом я тоже уверена! Но, при условии, – добавила она, – если вы сохраните честное отношение к жизни и к людям. У вас это есть. Это хорошее и редкое качество. Им вас наградил Господь Бог. Оно дается далеко не всем, потому что, кроме всего, это тяжкий крест, и не каждый способен его нести.
Алексей покачал головой. Его сегодня похвалили второй раз, чего и за полгода не бывало, однако, никакой радости или хотя бы удовлетворения он не ощутил.
– Я не знаю, какая у меня будет судьба, Клавдия Михайловна, – произнес он. – Я не знаю, что будет завтра с моими родителями, которых я очень люблю. С моими сестрами, которых я люблю не меньше. Наверное, ничего хорошего. Но что бы ни произошло, я всегда вас особо буду благодарить за тот подарок, который вы нам сейчас сделали. Что-то изменилось – вокруг и в нас. Вы чувствуете, девочки? – обратился он к сестрам. Они промолчали, только Ольга едва заметно кивнула. – Это удивительно [140] , – тихо закончил он.
140
Об эпизоде с чтением Некрасова К. М. Биттнер подробно рассказывала на допросе следователю Н. Соколову.
Когда Клавдия Михайловна собралась уходить, Ольга попросила у нее Некрасова на несколько вечеров.
– Мы очень любим вместе читать вслух, – объяснила она. – Особенно сейчас, по вечерам, когда нет родителей и очень грустно.
– С удовольствием, – сказала учительница. – Возьмите, я дарю вам эту книгу, Ольга Николаевна.
– Бесконечно вам благодарна! – обрадовалась Ольга. – Но как же вы?
– У меня есть почти точно такое же издание, – успокоила ее Биттнер. – Ну вот: у вас теперь появился еще один друг. Главное его достоинство в том, что он, в отличие от некоторых других, вам никогда не изменит и в трудную минуту не бросит.
– Вы даже не представляете, Клавдия Михайловна, – растроганно произнесла Ольга, – какую радость вы нам сегодня доставили. И какой важной для дальнейшей жизни была наша беседа! Алексей-то – Алексей!.. Я в последние дни его совершенно не узнаю! Мне кажется, он так поумнел.
– Да, – согласилась Биттнер. – Алексей Николаевич растет прямо на глазах – я тоже это заметила. Он именно сейчас умнеет больше душою и сердцем. Это важнее, чем умнеть рассудком. Вы меня понимаете?
– Я очень хорошо вас понимаю, – с чувством произнесла Ольга.