Наследство последнего императора
Шрифт:
Кобылинский читал повесть третий вечер и действительно удивлялся: что император в ней нашел? Скучно, примитивно. Щедрина полковник читал и раньше, и некоторые повести этого желчного, но необычайно проницательного писателя полковнику понравились, особенно «История города Глупова» и «Благонамеренные речи». Не то «Господа Головлевы». Только из привычки к дисциплине полковник решил книгу дочитать.
Неожиданно раздался сильный стук в дверь. Полковник захлопнул книгу.
– Войдите!
Дверь отворилась с такой силой, что заплясали огоньки двух свечей на столике у изголовья кровати.
Это был разводящий – унтер Воскобойников.
– Господин полковник! Ваше высокоблагородие! – доложил он, выпучив глаза. – Там, внизу – банда чекистов. С обыском.
Кобылинский решил, что не понял унтера.
– Какая еще банда? – переспросил он. – Грабители? Воры?
– Хуже, господин полковник! – с вытаращенными глазами повторил Воскобойников. – Я же говорю – чека! Обыск!
– Постой, Воскобойников, – полковник взялся за сапоги. – Что за чушь? Какой может быть обыск?
– У них ордер. С печатями – как положено.
– Сейчас. Без меня никого в дом не впускать!
Внизу, в вестибюле, стояли четверо. Кто они, легко было понять по их одежде: те черные кожаные курки и такие же кепки. Пятым был Родионов. Он посмотрел на лоб Кобылинского с большим интересом.
– Чем могу? – спросил Кобылинский.
Один из чекистов шагнул вперед.
– Мы принуждены, – сказал он, – произвести обыск в помещениях, которые в настоящий момент занимают ваши подконвойные Романовы.
– Ничего не понимаю! – заявил Кобылинский. – Вы не перепутали адрес?
– Что тут непонятного? – с раздражением бросил чекист. – Вот ордер. Читайте.
Кобылинский внимательно рассмотрел листок. Да, ордер. Официальный бланк, подписи, печать. Он повертел бумагу в руках.
– Но какой повод? Он здесь не указан. В чем обвиняют детей?
– Детей? – уже с откровенной неприязнью переспросил чекист. – Уж, по крайней мере, трое из них вполне взрослые для того, чтоб нести ответственность перед законом.
– Ответственность… Но за что? И не откажите – назовите закон, на который вы ссылаетесь! – не отступил Кобылинский. – Повторяю, ваш ордер не указывает повод для обыска. Я не жандарм и не полицейский, но повод, по закону, должен быть указан – это я знаю совершенно точно!
– По старому закону! – отпарировал чекист. – А что касается повода… Повод могу назвать: контрреволюционная деятельность, незаконное хранение оружия и крупных неучтенных денежных средств, предназначенных для организации контрреволюционного мятежа на Урале.
Пораженный Кобылинский поначалу не мог произнести ни слова. Потом медленно проговорил:
– Какой сумасшедший вам такое сказал? Это же сумасшедшая… чудовищная клевета! Или, как минимум, ошибка.
– В революционные времена бывают еще более невероятные вещи, – чуть отступил чекист. И уже мягче добавил: – Я готов прислушаться к вашим словам и вашему мнению и даже признать их справедливость, но только после того, как оно будут подтверждено результатами обыска.
– А если я не подчинюсь вам? В настоящий момент у меня только одно непосредственное начальство – совет народных комиссаров. Мои полномочия подтверждены Свердловым и Ульяновым-Лениным через комиссара Яковлева. Я могу подчиняться только их приказам или приказам лиц, которых они мне назначат, – сказал Кобылинский.
– Сопротивляться не советую, – спокойно проговорил чекист и обернулся к Родионову.
Тот торжествующе показал Кобылинскому свои длинные желтые зубы, подошел к входной двери, открыл ее. Кобылинский увидел грузовик, стоящий вплотную к входным ступенькам. В кузове сидели десятка два вооруженных солдат. Они весело переговариваясь на незнакомом языке.
– Та-ам еще двое так же на маши-и-на, – удовлетворенно сообщил Родионов.
Кобылинский растерянно пожал плечами.
– Что же… прошу следовать за мной.
Родионов дал команду на незнакомом языке, солдаты быстро спешились и быстро выстроились в шеренгу. По следующей команде четверо вошли в дом и окружили полковника. Остальные блокировали вестибюль, парадный подъезд и черный ход.
– До-ом тоже весь окруженный, – небрежно бросил Родионов.
Поднимаясь на второй этаж, Кобылинский спросил шепотом у главного чекиста:
– Кто эти? Австрийцы? Венгры?
– Латыши, – коротко ответил чекист.
Это были знаменитые латышские стрелки. Их дивизии были созданы в пятнадцатом году по инициативе военного министра Сухомлинова, который убедил царя в том, что национальные формирования всегда более стойки в бою, чем смешанные. На фронте латышские стрелковые дивизии особой храбростью и стойкостью себя не проявили, но прославились исключительной жестокостью. После 1917 года они в качестве преторианцев отрабатывали у большевиков независимость, полученную от советской власти по принуждению немцев. После чего, с помощью тех же немцев, построили ублюдочное государство. Задача новоявленной латвийской «республики» была одна: постоянно держать финский нож у горла России и, когда немцы давали команду, слегка пускать ей кровь. Любопытно, что латыши в своей «независимой» стране немедленно оказались гражданами второго сорта. Первым сортом до 1945 года оставались те же немцы – этнические, которых, с легкой руки главного расиста Германии уроженца Прибалтики Альфреда Розенберга (кстати, уроженца Прибалтики), стали называть Volksdeutsche (фольксдойче) [142] .
142
Буквально: «народный немец», здесь – живущий за пределами Германии.
Родионов вдруг резко остановился у комнаты, где жили Ольга и Татьяна вместе с фрейлиной Анастасией Васильевной Гендриковой, дернул ручку двери. Заперта. Он дернул несколько раз – напрасно.
– Преступний арестованный! – крикнул Родионов и принялся колотить кулаком в дверь.
– Боже мой! – послышался испуганный вскрик Гендриковой. – Что там такое? Кто это?
Вслед за ней – голос Ольги:
– Что происходит? Кто там?
– Преступный арестованный открыть! – крикнул Родионов.
– Зачем? Кто там? – переспросила Ольга.
Кобылинский отодвинул Родионова и сказал, как можно сдержаннее:
– Ольга Николаевна! Анастасия Васильевна! Это я, Кобылинский… Простите, но пришла чрезвычайная комиссия с обыском. Надо открыть. Они быстро посмотрят и уйдут. Не волнуйтесь. Не бойтесь ничего. Я буду здесь, с вами.
Ответом было молчание. Потом послышался недоверчивый голос Ольги:
– Евгений Степанович? Это действительно вы?
– Да, – тоном, преисполненным стыда, подтвердил Кобылинский. – Здесь работники местной чека. Они пришли к вам… то есть к нам с обыском. Я уверен – по недоразумению. Откройте, чтобы они убедились в своей ошибке.