Наследство последнего императора
Шрифт:
Она опешила.
– Господи, Твоя воля! – перекрестилась Татьяна. – Спаси и сохрани!.. И здесь Родионов! Добрался, проклятый мерзавец.
Она удивилась, что ей понадобилось совсем немного душевных усилий, чтобы преодолеть стыд из-за присутствия в двух шагах постороннего человека – она даже слышала его дыхание. «Бог дает силы», – вспомнила она слова Ольги.
– Ну, чаво там? – послышался хамски-игривый голос часового Петрухи. – Как у тебя? Помощь нужна? Я могу… – тут он осекся.
В коридоре послышались тяжелые шаги, потом удивленный мужской голос.
– Зотов! Ты что здесь? Да еще в таком виде?
– Охраняю, товарищ Медведев.
– Кого? От чего?
– Да вот царская дочка по малой и большой нужде попросилась. Ее и охраняю.
– Зачем ее охранять? Совсем сдурел? А дверь где?
– Дак чекист Родионов приказал снять. Вот и сняли.
Татьяне показалось, что Медведев явно рассердился.
– Здесь командую я, а не Родионов, недоумок чертов! – услышала она. – Пошел вон отсюда! И чтоб никто не смел водить девиц до ветру под ружьем! Иди! Хотя нет, стой. Ступай к плотникам, скажи: я приказал, чтоб дверь на место повесили. Да штаны надень, аника-воин, – ты же на службе! Еще раз увижу без штанов – уволю!
И шаги Медведева и Чайковского удалились.
Дверь была повешена на место только вечером. Потом в туалет девушки ходили без конвоя. Но все равно надо было походить через охрану и выслушивать скабрезности, иногда и откровенные мерзости. Стены в уборной охранники покрыли похабными рисунками. В них варьировался один и тот же сюжет: огромный женский зад с надписью «царица Сашка» и фаллос, на котором было крупно написано «Гришка».
А Петруха Зотов стал встречаться Татьяне почти каждый день. Он почему-то оказывался у нее на пути постоянно. Скоро стало известно, что он выходит на внеочередные дежурства, отдавая свои выходные другим.
В то, первое, утро на завтрак Романовым был дан только каравай черного хлеба, уже зачерствевшего. Чемодуров и Седнев раздули самовар, им удалось из багажа извлечь две пачки чая, пять тарелок, шесть ложек и четыре стакана.
Николай оглядел стол и заметил Седневу:
– Иван Дмитриевич! Я посчитал, нас здесь четырнадцать человек. Все за столом умещаемся хорошо. Почему, кроме нас, здесь больше нет никого? Где же остальные?
– На своих местах, Ваше Величество, по комнатам. Вы хотите узнать, кто чем занимается? – спросил он.
– Нет, – ответил Николай. – Я хочу знать, почему за столом только мы.
– Но… – сказал Седнев. – Прислуга, все ж таки…
– У нас сейчас одна судьба и одно и тоже положение, – заявил Николай. – Полагаю, что за столом мы должны быть вместе – и бывшие… то есть наша семья… и все остальные.
Седнев переглянулся с Чемодуровым и Труппом. Те удивленно пожали плечами. Чемодуров сказал:
– Это будет не совсем удобно и по другой причине, Ваше Величество.
– Отчего же? – поднял голову Николай. – Неужели вы Терентий Иванович, полагаете, что мы будем стеснять наших спутников и товарищей – да, наших товарищей! – повторил он со значением, – которые остались нам верны и пошли вместе с нами… если не на Голгофу… это было бы чересчур сказано, но на безусловные трудности и испытания?
– Нет-нет, Ваше Величество, – поспешил успокоить его Чемодуров. – Наоборот, нам кажется, что люди будут стеснять вас.
– Не надо польше так говорить и думать! – вмешалась Александра. – Здесь уже нет «цари и слюги». Здесь нет «люди и барин». Здесь есть сейчас только одна семья, и когда её нет всей полной за столём, у меня грустно и недовольно на сердце.
– Да! – подал голос Алексей. – И я хотел бы, чтоб Клементий Григорьевич [145] был здесь! И Лика [146] !
145
Матрос Нагорный.
146
Поваренок Леня Седнев.
Чемодуров слегка поклонился ему и пояснил:
– Сейчас все не могут быть здесь, Ваше Высочество, по причине того, что у нас нет достаточно посуды.
– А где же наша посуда? – удивился Николай. – Иван Михайлович? Разве дети не привезли из Тобольска?
– Привезли, – ответил Харитонов. – Она здесь, на складе – в сарае во дворе. Там и все остальные вещи. Но нас к ним не допустили, – возмущенно сказал он.
– Ничего не понимаю! – огляделся вокруг Николай. – Ну что же это творится?.. К своим же вещам… Причину они хоть назвали?
– Так точно, Ваше Величество, назвали. Авдеев сказал: «Багаж должен пройти досмотр».
– «Досмотр»? Я не ослышался? – спросил Николай.
– Вы не ослышались, Ваше Величество.
– Что же здесь? Таможня?
Харитонов только вздохнул.
– Если не таможня, то сумасшедший дом – уж точно! – подытожил Николай.
– Гораздо хуже, Ваше Величество, – заметил Чемодуров. – Воруют-с. Мы с Иваном Дмитриевичем уже два раза заявляли Авдееву протест. И начальнику караула Медведеву.
Николай только тяжело вздохнул, а Александра сказала:
– Дорогой мой Терентий Иванович! Господь с ними, с грабителями. Пусть утешаются, если так могут. Нам в сей момент ничего не надо, кроме того, что при нас. – Она много значительно посмотрела на дочерей, напоминая, что имеет в виду не одежду или посуду, а драгоценности, часть которых уже удалось зашить в нижнее белье, в платья, юбки, в пуговицы, в шляпки, в складки ночных сорочек и в лифы.
Николай сказал:
– Испытания наши продолжатся. Это видно. Будет хуже, чем до сих пор. Когда это кончится? Наверное, сказать не может никто. Поэтому, дорогие мои, еще раз напоминаю: терпение и смирение – все, сколько есть у каждого и даже больше. Мы на нашем пути становимся ближе к Господу, и в этом есть большая отрада, радость и награда за муки физические и, что еще труднее переносить, муки душевные. А теперь, – он встал, перекрестился и произнес своим звучным бархатным баритоном:
Отче наш, иже еси на небесех,Да святится имя Твое,Да приидет царствие Твое.Да будет воля твоя…«Да, – сказал он себе, когда он закончил молитву и все приступили к чаю. – Из меня мог бы получиться священнослужитель».
И все-таки даже чаю на всех не хватило. Едва за столом расположилась «вторая смена» – люди, как неожиданно появился рыжий вертлявый охранник матрос Мишкевич. Их здесь было два брата, и они, как говорили сами, «держали мазу» в качестве самых лихих хулиганов. Ни слова не говоря, Мишкевич подошел к столу, взял за ручки самовар, в котором оставалось кипятку больше половины, и, с усилием подняв его, крикнул: