Наследство последнего императора
Шрифт:
– Файка! Файка Сазонов! Быстро ко мне!
Появился сквернослов и похабник Файка. Этот старался подражать братьям Мишкевичам, но пока у него получалась только мерзкая приблатненная манера разговаривать.
– Ню-ю-ю, – протянул он. – И шё?
– Шё! Шё! – передразнил его Мишкевич. – Чайник бери, хлеб. Пожрали уже эксплуататоры, хватит! Теперь наша очередь.
Файка живо схватил заварной чайник. Из носика выплеснулась горячая коричневая струйка и пролилась прямо на локоть Демидовой. Она вскрикнула от неожиданности. Шепотом, но от души, выругалась, подтянула вверх рукав, посмотрела на локоть – ожога не было. Ни слова не говоря, Анна Стефановна поднялась во весь свой гренадерский рост, мощной хваткой взяла Файку за воротник и поволокла его, словно котенка, вон.
– Шё? Шё такое? – орал обалдевший Файка, пытаясь упереться в пол сапогами и затормозить. Куски хлеба, которые он прижимал к себе левой рукой и заварной чайник – правой, он, однако, держал крепко. Из носика снова полилась струйка и прочертила мокрую линию до дверей.
Демидова швырнула Файку через порог, и тот прогрохотал сапогами, не в силах сопротивляться энергии ускорения, которую ему задала мощная рука Демидовой.
– Не попадайся мне на глаза, босяк! – грозно крикнула она вслед. – Башку насовсем оторву!
Шум долетел сквозь стены до угловой комнаты, где дети собрались вместе с родителями.
– Was ist los [147] ? – спросила Александра.
Она сидела в кресле-качалке и вязала крючком кружевной воротничок для Анастасии. На носу у нее были огромные очки в черепаховой оправе – их прописал ей местный врач, а Демидова, у которой в первые дни почему-то был свободный выход в город, выкупила очки за свои, потому что у Романовых денег уже не было. Они все ждали ротмистра Седова с деньгами от Вырубовой, но так пока и не дождались.
147
Что стряслось? (нем.).
На разведку в столовую сбегала Анастасия. Когда она вернулась и рассказала, что произошло, Александра недовольно проговорила, обращаясь к Николаю, но адресуя свои слова всем:
– Смирение… «Какой тут смирение, если терпение исчезает?» – так скажет каждый… Also [148] , пудем воспитывать терпение.
Скоро узники ипатьевского дома поняли, что поводов для воспитания в себе терпения у них будет достаточно.
В четвертом часу дня с полуторачасовым опозданием охрана привезла обед. На стол в столовой поставили белый эмалированный тазик, вывалили в него из судка суп – в мутной теплой жидкости липкая вермишель, мятая картошка, пять-шесть морковок целиком, несколько головок вареного лука и клочки солонины, вываренной до такой степени, что они напоминали тряпичные лоскуты.
148
Итак.
– И мы как должны есть без тарелок? – шепотом возмутилась Александра. – Как зверь? Как the dogs – собаки?
– Нет, – усмехнулся Николай. – Как солдаты в походе.
– У зольдата есть котелок, – возразила Александра.
– Не всегда, – не согласился Николай.
Он взял свою деревянную ложку, которую ему сегодня раздобыл Седнев, зачерпнул из тазика и, подставив под ложку кусок хлеба, отправил суп в рот.
– Ну, как? – спросила Мария.
– О! – восхитился Николай. – Только теперь я понял, что вся французская кухня – ничто по сравнению с этим супом.
Девочки хихикнули, Алексей фыркнул, и даже Александра согнала с лица вечную угрюмую тень.
– Так? – спросил Алексей, зачерпнув супа и не пролив ни капли.
– И я так хочу! – потребовала Анастасия. – Умоляю, немедленно дайте мне ложку! Хоть кто-нибудь! На помощь! Откликнитесь, православные! Дайте мне ложку!..
Николай протянул ей свою, но Ольга опередила его и отдала сестре свою. Татьяна тоже протянула было ложку Анастасии, но запротестовала Мария:
– А я? Меня никто не видит, не любит и мной никто не восторгается уже целых полторы минуты! Нет, Таточка! Сегодня после тебя – моя очередь! А вечером, если хочешь, поменяемся местами: первой буду я!
В столовую вошли Авдеев, Зотов и Файка Сафонов. Зотов и Сафонов развалились на стульях у стены и с интересом наблюдали, как едят вместе Романовы и прислуга. Авдеев стал за спиной у Николая и Александры. Никто из сидящих за столом даже не повернул к ним головы, только Демидова припечатала Авдеева взглядом, но, увидев, что тот в ответ начал багроветь и наливаться злобой, отвела глаза в сторону, чтоб его ненароком не раздразнить больше.
– Самое замечательно в этом супе то, что он, насколько мне известно, – заявил Николай, – поступил к нам…
– …Прямо из Парижа! – воскликнула Мария. – Открыл крышку – пар идет.
– Нет! – возразил отец. – Твой Хлестаков и мечтать о таком супе не мог, потому что к нам он поступил из самых, можно сказать, высших и привилегированных сфер… – он таинственно замолчал.
– Так откуда же, папа? – не выдержала Татьяна. Она всегда ела медленнее других, а теперь, взяв, деревянную ложку, которую ей уступила мать, боялась облить себя и других и брала из тазика по капельке.
– М-м-м… – многозначительно протянул Николай. – Ты думаешь, так просто открываются наши военные и государственные тайны?
– Ну, а все-таки, откуда? – спросила Анастасия.
– Из исполкома.
И в ответ на удивленные взгляды дочерей, пояснил:
– Это высший орган местной власти. Что-то вроде… даже не знаю, с чем сравнить…
– А ни с чем нельзя сравнить! – услышал Николай за своей спиной презрительный голос Авдеева. – В твоей сатрапии, гражданин Романов Кровавый, ничего подобного не было и быть не могло. Исполком есть орган, который исполняет волю трудящегося народа, представленного в совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, которые получили власть непосредственного от народных масс. Понял?
Николай, не оборачиваясь, коротко кивнул и потянулся деревянной ложкой, которую ему отдала Анастасия, к тазику с супом.
– А ну, погоди! – приказал Авдеев.
Он выхватил у Николая ложку и, отодвинув правым локтем в сторону Александру, окунул ложку в суп.
– Вау! – воскликнула в испуге Александра. – Что ви делайт? Как так мошно?!
Лицо у нее пошло красными пятнами, из глаз брызнули слезы – такого она еще никогда не переживала. Александра попыталась встать, но внезапная боль в седалищном нерве пронзила ее, и Александра только и смогла еще раз воскликнуть, оглядываясь в ужасе: