Наследство последнего императора
Шрифт:
– Анна Стефановна! Нюта!
– Да, Алексей Николаевич, – отозвалась Демидова, вытаскивая из-под стола последнюю котлету.
– Нюта, – он показал на гору еды, потом на дверь. – Может, отдать им… остальным?
– Ни в коем случае, Алексей Николаевич! Хватит! – строго возразила Демидова. – Уж лучше собакам.
Следующий день опять оказался «негостевым». С утра был дождь, на прогулку никто не пошел, кроме Николая и Алексея. Он укутал сына во фланелевое одеяло, вынес на руках в сад и посадил его на скамью под навесом и сам сел рядом. Так они в молчании наблюдали, как дрожат молодые листья у дубка в саду, поблескивают жемчужины капель на иглах двух елочек, как мягко, словно пряди женских волос, развеваются ветки плакучих берез.
– Странно папа, – сказал Алексей, – почему они это называют садом? Здесь ни одного фруктового дерева. Назвали бы парком, что ли…
– Очевидно, – уверенно заявил Николай, – таковы местные свойства русского языка.
Как раз вчера в библиотеке хозяина дома, инженера Ипатьева, ему попалась какая-то книжка без начала и конца; автора он установил по типографским пометам – Бодуэн де Куртенэ– и очень удивился, обнаружив, что инженер интересуется подобными темами. Но еще больше его удивило то, что иностранец, судя по имени, француз да еще аристократ, так тонко разбирается в особенностях русского языка [156] .
156
Бодуэн де Куртенэ – крупный филолог-русист. Владимир Даль, упомянутый Бодуэн де Куртенэ, Потебня, Щерба, Розенталь – самые выдающиеся русские лингвисты ХIХ-ХХ веков. Сюда можно добавить и Бархударова, Крючкова, Гвоздева, Шведову…
– В разных местностях России, вернее сказать, Великороссии, – продолжил Николай, – одни и те же слова могут иногда иметь совершенно разные значения и обозначать абсолютно разные вещи. И когда с подобным сталкиваешься, удивлению нет конца. Помню, как-то на маневрах в Ропше – а было мне столько же лет, сколько сейчас тебе, – я тогда был, как и ты, в чине сержанта, услышал, как один солдатик, уроженец какой-то псковской деревни, рассказывал товарищам байку из своей жизни и сообщил им при этом: «Ну, батька с маткой весь день орали в поле, а меня с сестренкой заставили полы пахать…»
Алексей от души расхохотался.
– Вот так и мы все смеялись! – улыбнулся Николай. – Решили, что его родители сошли с ума.
– Ну, орать в поле, – это я понял, – сказал Алексей. – Оратай – пахарь, это мне Петр Васильевич говорил. А «полы пахать»? Что это?
– Мыть. Мыть полы. – И добавил – с той обстоятельностью, которую всегда при объяснениях требовал Алексей. – То есть, получается, отец с матерью с утра до вечера трудились в поле, пахали… Отец, верно, шел с сохой, а, может, если побогаче был, то с плугом, а жена, мать детей, направляла лошадь, ведя в поводу. А детям приказали вымыть избу.
– Не всю избу, а полы в избе, – уточнил сын. Он любил точность во всем. – Чудно все-таки. Почему не пользоваться понятными для всех словами?
Николай пожал плечами.
– Мне блаженной памяти воспитатель мой Константин Петрович Победоносцев как-то пытался разъяснить этот феномен. Он и лингвистикой интересовался и мне свой интерес отчасти привил. Диалекты, всякие местные слова и словечки, непонятные выражения внутри одного и того же народа возникают потому, что население в большей своей части не имеет доступа к правильному литературному языку. И возникают, имея место, совершенно невообразимые курьезы! Представь себе, в Орловской губернии есть деревня, даже не деревня, а село – большое довольно, но разделенное надвое рекой Окой. И что наблюдается: на одном берегу жители говорят «чапля, чыпленок», вместо цапли и цыпленка, то есть «чокают», а на другом – «цокают»: говорят – «цайник», «цисто», то есть вместо «ц» – «ч»!.. [157]
157
Николай Второй слышал звон: подобные явления наблюдаются и сейчас, но вряд ли в пределах одного села (ред.).
Алексей засмеялся.
– Наоборот! Смешно!
– Ну да, верно, наоборот, – подтвердил Николай. – А по России еще больше можно наблюдать таких диалектов. Я уж не говорю про малоросский диалект. В прошлом году мне довелось прочитать в «Современнике», что нашлись в Малороссии деятели, именующие себя профессорами… Сейчас вспомню шельмеца… – Николай потер виски. – Это у Чехова есть лошадиная фамилия, а у этого – голова садовая… Вспомнил: Грушевский! Да, Грушевский. Он сейчас какой-то еще политический воротила в той части России, которая, я надеюсь, только временно, отошла немцам…
– И что голова садовая? – вернул его к теме Алексей.
– «Голова Грушевская» заявила, даже не соображая, видимо, что говорит, что «малороссийская мова» – тамошний диалект русского языка – есть совершенно самостоятельный язык! Можешь себе представить?
– Могу, – подтвердил Алексей. – Но зачем-то это ему стало нужно!
– Да! Совершенно верно! «Стало нужно»! Нужно, чтобы утверждать далее, будто малороссы – какой-то другой, самостоятельный народ!
– И неужели у этого идиота нашлись слушатели?
– И немало! – заявил Николай. – И не просто слушатели, а единомышленники. Им сие понадобилось, чтобы оторвать на таком якобы «научном» основании, от России целый кусок и назвать его отдельным «государством Украиной»!
– Это не профессор, – твердо заявил Алексей. – Это государственный преступник.
– Ты абсолютно прав, – согласился Николай. – Ведь грамотному человеку достаточно посмотреть на словарный состав «мовы», и он легко убедится, что в ней огромное количество польских слов. Еще больше – чисто немецких. В грамматике – конструкции, просто списанные с грамматики немецкой. Мне в свое время оказалось достаточно таких аргументов, чтобы осознать и принять правоту Константина Петровича. Хотя я его спрашивал: «Как же «мову» можно считать диалектом, если есть поэты и писатели, которые ею пользуются и сочиняют на ней?» На что он мне отвечал: «Есть люди – целые категории людей, пользующиеся языком преступников – воров и бандитов, офеньским языком. Даже стихи и песни сочиняют на нем. Но мы их не считаем отдельным народом. В Германии есть швабы и есть баварцы – они вообще друг друга не понимают, когда говорят на своих диалектах. Но это один народ – немцы. У нас, в Великороссии есть брянский диалект, непонятный рязанцу. Но мы же не считаем тех же рязанцев «отдельным» народом! Что же касается малороссов, то они почти два века были под польским владычеством, и паны вместе с немцами и сочинили им «мову», и внедрили ее в наш единокровный народ, живший на Украйне – на краю России. И потом всегда находились мерзавцы, которые на этом основании пытались разорвать единое тело нашего государства, разделить и разорвать единый народ.
Прошумел ветер, мелкие капли залетели под навес. Николай поправил плед на плечах сына.
– И все-таки не верится: неужели это так важно? – в раздумье спросил Алексей. – Копаться в каких-то мелких словечках, диалектах. Это имеет такое большое значение для державы?
– Огромное! Огромное значение! – заявил Николай с глубокой убежденностью. – Я же только что привел тебе пример. Константин Петрович…
– Да, папа, извини: я потеряю мысль, – перебил его Алексей. – Но ведь он говорил и о том, что необходимо дать народу одинаково свободный доступ к литературному языку. То есть, я так понимаю, дать народу повсеместно грамоту. Чтобы все, даже те, кто «чокает» и «цокает», могли свободно читать и Пушкина, и Чехова. Грамотно читать и писать. Ведь грамота – великое благо! Так? И общий правильный язык – средство объединения всего народа? Верно?
– Нет, – возразил Николай. – Так он не говорил. Грамота, а за ней и наука, конечно, сами по себе – большое благо. Но Константин Петрович, считал, что не следует делать народ грамотным. Во всяком случае, нельзя торопиться.
Алексей удивился.
– Почему же? Не понимаю.
– Тут понять нетрудно, – проговорил Николай. – Победоносцев был убежден, что грамотный народ опасен для власти, для самодержавия.
– Вот так-так! – еще больше удивился Алексей. – Как же может грамотный народ быть опаснее неграмотного? Поставь к современной пушке грамотного солдата и неграмотного. От кого больше опасности?